– Совершенно верное умозаключение. Так продолжаю, с врачом никто не хочет 
ссориться ещё и потому, что он – начпрод. А эта должность на льдине 
необыкновенно авторитетна, поскольку в руках начпрода находится могучее 
средство воздействия на полярную массу – спиртные напитки. Вот они, под нарами,
 – два ящика. Этот голубчик, который только что нанёс столь бесполезный визит, 
надеялся выклянчить одну бутылку – угостить прибывших с новой сменой друзей. Он 
знал, что я откажу, но всё-таки мечтал разжалобить меня своим красноречием. 
Ничего, 15 апреля – День станции, тогда и выпьем – по приказу начальника будет 
выдана бутылка на троих. Кстати, одна широко распространённая легенда: будто 
полярники вместо воды пьют спирт, чтобы согреться. Глупая чушь. Конечно, если 
товарищ сильно замёрз или, скажем, провалился в трещину – спирт бывает очень 
полезен. Но в повседневной жизни на льдине о выпивках не может быть и речи. 
Фритьоф Нансен вообще был принципиальным врагом спирта, полагая, что он 
ослабляет сопротивляемость организма. Правда, это одно из немногих мнений 
великого учёного, которое полярники в массе своей не склонны принимать на веру, 
но у нас оно проводится в жизнь. Доктор махнул рукой и лёг на постель.
– Но все это в прошлом, дела я сдал Парамонову, скорее домой… Две девочки у 
меня. Лидочка выросла ровно вдвое. Когда я уехал из Пскова, ей был год и два 
месяца, а теперь – два года четыре месяца. Кстати, Лидочкой я назвал младшую в 
честь тёщи, она у меня – прошу не улыбаться! – превосходная женщина. А Марине 
семь, – мечтательно произнёс доктор. – Ждут небось мои цыплятки возвращения 
блудного папы… Не только я, все наши папы на льдине сильно скучают по детям. 
Как человек ни занят, а время скучать всегда найдётся, даже в самой напряжённой 
работе есть просветы. Особенно в полярную ночь. Вот ещё неисчерпаемая тема для 
исследований. Уходит солнце – и вместе с ним частица тебя самого. И без этой 
неведомой частицы нарушаются психические процессы: люди становятся замкнутыми, 
более раздражительными, ухудшается аппетит. Фантасты полагают, что, когда через 
миллионы лет погаснет солнце, люди уйдут в подземные дворцы. Не знаю, какие 
блага их там ожидают; быть может, нам и не снится такой комфорт, которым они 
будут пользоваться, но я предпочитаю наши скромные удобства и солнце. Мне жаль 
людей, которые никогда его не увидят; наверное, подсознательно они будут 
ощущать свою неполноценность… У нас в полярную ночь общий тонус понизился, но 
взрывов не было: работали много, а свободное от вахт время старались проводить 
вместе. В такие дни лучшее лекарство от хандры – юмор, а за этим лекарством 
никто не ходил в медпункт. Одна лишь моя научная работа вызвала столько шуток, 
что их бы хватило на всю жизнь целому поколению конферансье. Как вы знаете, 
человек в процессе жизнедеятельности затрачивает определённые количества белков,
 углеводов, воды. Меня интересовало, как протекает водный обмен в организме в 
условиях полярной ночи. Когда я сказал ребятам, что собираюсь заняться таким 
исследованием, они дружно пожелали мне успеха. Но когда выяснилось, что в 
интересах науки каждый из них должен восемь раз вставать в пять утра, выпивать 
около литра воды, и каждые двадцать минут– восемь раз за утро – отчитываться 
перед наукой, они взвыли. Тем, кого я будил для определённой процедуры, было не 
до смеха, зато, отдав науке всё, что от них требовалось, они всласть потешались 
над очередными жертвами. Впрочем, главной жертвой был я, поскольку мне-то 
пришлось вставать в пять утра сто раз. Доктор прислушался.
– Не пурга ли начинается?
Я подкинул в печку угля и взглянул в окно. Ветер заметно усиливался.
– Только пурги ещё не хватало, – доктор покачал головой. – Пурга – это нелётная 
погода, а нам до зарезу нужна именно лётная…
Я посочувствовал, но про себя подумал, что из личных эгоистических соображений 
неплохо увидеть станцию во время пурги. Словно угадав мои мысли, доктор 
проворчал:
– Всего насмотритесь… Приходишь, бывало, в кают-компанию на завтрак – многих 
нет. Вдруг звонок: «Дежурный! Иди нас откапывай!» Это за ночь пурга замела с 
крышей домик аэрологов. Мой медпункт два раза откапывали, начальника выручали – 
спасибо телефону! Сильная пурга заметает дом за нёс– колько часов. Эх, скорее в 
Псков! Через год с радостью вернусь на льдину, а сейчас до того хочется на 
твердь, в семью, в операционную! Не знаю, повыси– лась ли здесь моя медицинская 
квалификация, но грузчиком, без ложной скром– ности, я стал незаурядным. А ведь 
руки мои по инструментам истосковались, вам не понять, что такое хирургический 
зуд… Представьте себе операционную. Пред– ставили?
– Представил. Сам был ассистентом хирурга на рыболовном траулере.
– Отлично, коллега! – воскликнул доктор. – Итак, я вхожу в белом халате. На мне 
– стерильные перчатки…
В домик вбежал дежурный по лагерю доктор Парамонов.
– Одевайся, эскулап, ты срочно нужен!
– Как врач, разумеется? – с нескрываемой иронией спросил Лукачев, натягивая 
унты.
– Безусловно. «Аннушка» привезла мешки с углём.
Виктор Васильевич выразительно посмотрел на меня и набросил шубу на могучие 
плечи.



НА КОМ ЗЕМЛЯ ДЕРЖИТСЯ

Хотя повар Пестов был моим соседом по нарам, поговорить с ним удалось лишь на 
вторые сутки.
А произошло это так. В поисках кадра киношники основательно промёрзли, и по их