вырвать взрывом больной зуб. Однако искреннее, от души, предложение Анатолия 
тут же провести этот прелюбопытный опыт Генералов отклонил – под предлогом 
недостатка времени.
Впоследствии я познакомился и с другими качествами Анатолия Васильева: 
всегдашней готовностью прийти на помощь, отменнейшим аппетитом, грубоватой на 
первый взгляд прямотой и вспыльчивостью, которая не столько обижала, сколько 
веселила окружающих. Он любил разыграть товарища, не обижался, когда 
разыгрывали его самого, ни разу не отказался от дополнительного бифштекса и 
внеочередной стопки коньяку, без особого успеха боролся за чистоту родного 
языка и не упускал случая с мечтательным вздохом произнести: «Эх, у нас на 
Кубани!» И при этом расправлял усы.



ДОКТОР ЛУКАЧЕВ О САМОМ СЕБЕ

– Что-то вы погрустнели, доктор, – заметил я, растапливая печку, – это не 
вяжется с вашим образом. У меня записано, что вы очень большой, упитанный и 
постоянно добродушный человек примерно тридцати пяти лет от роду.
– Наблюдаете? – проворчал Виктор Васильевич, закуривая. – Тогда можете записать 
и выдать за своё следующее наблюдение. «Странная вещь – психология полярников 
перед отъездом на материк после годичной зимовки. Весь год трудились как черти, 
но теперь, когда остались считанные дни, – все мысли только о доме…» Записали?
По предложению доктора я поселился в медпункте, где, кроме Лукачева и 
Парамонова, жил ещё повар Степан Пестов. Но Парамонов дежурил по лагерю, Степан 
Иванович был на камбузе, и я приготовился к долгому, без помех разговору.
– Да, только о доме, – повторил Виктор Васильевич. – В голову лезут совершенно 
неожиданные мысли, появляются нелепые, смешные желания… Вы знаете, о чём я 
сейчас больше всего мечтаю? О зелёном листочке. Размял бы его и вдыхал эту 
зелёную горечь…
Мы долго разговаривали в тот вечер о полярниках, призвании врача и судьбе.
Раньше все объяснялось просто: судьба человека на роду записана, и каждый шаг 
его предопределён свыше. Это было очень удобно, ибо избавляло от 
ответственности, которая возлагалась на плечи бога. Но даже теперь, когда 
вакуум, образовавшийся отказом от всевышнего, заполнил отдел кадров, судьба 
выписывает такие неожиданные восьмёрки, что просто диву даёшься. Наверное, в 
этих неожиданностях – вся прелесть жизни…
Одна из таких восьмёрок и забросила в Арктику мирного хирурга псковской 
больницы. Конкурс был жестокий, стать врачом дрейфующей станции – большая честь 
для хирурга. Виктору Васильевичу помог победить не только его высокий 
профессионализм, что принималось в расчёт в первую очередь, но и фактор, 
который безразличен для защиты диссертации, но очень важен на льдине: мощная 
фигура и незаурядная физическая сила. Ибо полярное начальство совершенно 
справедливо рассуждает таким образом: появится ли необходимость вырезать у 
кого-либо аппендицит – неизвестно, а вот перетаскивать бочки и откапывать 
домики нужно будет наверняка.
– И год назад, – рассказывал Лукачев, – сразу же по прибытии на льдину я 
включился в истинно медицинскую деятельность – строительство лагеря и 
переброску грузов. Сначала все это захватило, тело соскучилось по физической 
работе, но потом, когда первый азарт прошёл, я вспомнил, что давно не держал в 
руке скальпель.
Виктор Васильевич взял со стола скальпель, повертел его и со вздохом положил на 
место.
– Вот так и держу… когда нужно зачищать карандаш… Ребята крепкие – слабого сюда 
не возьмут – и гордые. Даже тогда, когда чувствовали недомогание, к врачу 
старались не обращаться, чтобы не уронить себя в глазах товарищей. Приходилось 
даже выискивать этих «перестраховщиков». Так, я заметил, что инженер-физик 
Володя Николаев и механик Павел Андреевич Цветков сильно переутомились. Силой 
заставил их отдохнуть. Метеоролог Геннадий Михайлов ходил с воспалением мышц – 
и ни разу не пожаловался, я случайно узнал об этом. Ребята приходили с лёгкими 
травмами, перевязывались – и тут же отправлялись на вахту. Не припомню случая, 
когда кто-нибудь воспользовался бы законным правом взять освобождение от работы.
 Как врач, я не могу одобрить такого отношения к своему организму, но как 
полярник – приветствую, здесь иначе нельзя. Правда, раз пять ко мне приходили с 
перекошенными от страдания физиономиями…
– Зубы?
– Они самые. Как я мечтал о бормашине, пусть самой плохонькой! Без неё вылечить 
зуб так же трудно, как без ножа открыть консервную банку. Приходилось удалять. 
Зато, слава богу, эта мебель ни разу не пригодилась, – доктор похлопал ладонью 
по операционному столу. – В полярную ночь, когда самолёт на льдину не сядет, я 
меньше всего на свете хотел повышать свою квалификацию хирурга. Но диктаторские 
медицинские права использовал как мог. Мороз 45 градусов, а Павел Андреевич – с 
открытым горлом: а ну, домой, за шарфом!! Володя, щеголять в сапогах будешь на 
свадьбе, а сейчас немедленно надень унты! Почему в лёгком бельё? Отстраняю от 
работы! Вот так. Слушались, голубчики, с врачом никто ссориться не хотел…
В распахнувшейся двери показалась чья-то голова в мохнатой шапке. Голова 
скосила на меня глаза, понимающе подмигнула доктору и исчезла. Доктор засмеялся.

– Наглядная иллюстрация к моей последней мысли. Поняли, в чём дело?
– Пока нет, – признался я. – Мне показалось, что я здесь был третьим лишним.