Анатолий, – тоже человек. У него есть семья, дети, которые протягивают свои 
ручонки и просят хлеба. Зачем же бросать этого отверженного на произвол судьбы? 
Пусть бродит рядом и клюёт по крохам, авось чего-нибудь накропает – ведь нет 
такой ахинеи, у которой бы не нашлось читателя».
А может, и не из жалости. Просто у Васильева – явный избыток жизненных сил, и 
его многочисленные обязанности (я забыл сказать, что он ещё производил и все 
взрывные работы) не могли поглотить вулканическую энергию, вырабатываемую 
могучим организмом. И частицу этой энергии Анатолий без ущерба для здоровья 
уделил мне.
На Крайнем Севере он провёл уже десять лет – зимовал, прошёл северными морями 
многие десятки тысяч миль, совершил более ста первичных посадок на лёд для 
производства океанографических работ – короче, испил из чаши, называемой 
Арктикой. Васильев – почётный полярник: звание, которое не так-то просто 
заработать. Во всяком случае, куда труднее, чем звание заслуженного артиста 
автономной республики, которое с ходу получают столичные эстрадные артисты в 
благодарность за недельные гастроли. Чтобы в анкете не оставалось свободных 
граф, добавлю, что Анатолию 30 лет, он холост, в перерывах между зимовками 
работает в Ленинградском институте Арктики и Антарктики. Как это такого парня 
девчата до сих пор оставили гулять на свободе – ума не приложу. То ли муженёк, 
который без сожаления меняет домашний очаг на льдину, нынче не котируется, то 
ли сам Васильев откладывает решение брачного вопроса до выхода на пенсию – не 
знаю. Как бы то ни было, он бродит нестреноженный, являя собой вопиющее 
нарушение законов демографии, нашедших своё выражение в том, что «на десять 
девчонок по статистике девять ребят».
«Но все это мура», – как указывает Анатолий. А главное, в самом деле стоящее он 
сейчас мне демонстрирует. Мы сидим на раскладных стульях в палатке гидролога. 
Кроме нас, здесь находятся газовый камин, лебёдка с тросом, деревянный щит на 
полу и четыре вертушки – буквопечатающие аппараты, которые по заданной 
программе отмечают скорость и направление течений. В палатке тепло. Мы, 
сбрасываем шубы, и Анатолий, поднимая деревянный щит, говорит:
– Прежде всего позвольте представить вас океану… Передо мной – озарённый светом 
электрических лампочек один квадратный метр прозрачно-голубого Ледовитого 
океана, прямоугольная лунка, созданная направленным взрывом в трехметровом льду.
 Любопытное зрелище. Я засовываю палец в океан и говорю «здравствуйте». Океан 
не отвечает, и его легко понять: стихия, которая таскает на себе миллиарды тонн 
льда, может позволить себе некоторые отступления от хорошего тона. А вот это 
действительно здорово: по ледяной стене лунки ползает крохотный рачок. Нельзя 
сказать, что он выбрал себе для жилья самое удобное на земном шаре место, но 
согласитесь, что любое живое существо в таких широтах заслуживает признания. А 
не так давно вытащили вертушку вместе с вцепившимся в трос большим кальмаром. 
Это уже не какая-нибудь букашка, не знающая даже таблицы умножения; случай 
редчайший. Желающие взглянуть на это заспиртованное чудо могут посетить в 
Ленинграде музей Арктики и Антарктики.
– Попадались и другие трофеи, – вспоминал Анатолий. – Но самую удачную рыбалку 
я провёл несколько лет назад километрах в тридцати от полюса. Взорвал лунку – и 
вытащил из воды двух оглушённых рыбёшек, сантиметров по тридцать. А в другой 
раз подумал, что начинаю страдать галлюцинациями. Дремал с товарищем в палатке, 
просыпаюсь от всплеска– на меня из лунки смотрит нерпа. Улыбнулся и закрыл 
глаза – приснится же такое! Снова всплеск. Смотрю – живая нерпа. Поверил. 
Сделал ей знак – приходи, мол, на чашку чая. Нерпа удивилась и нырнула, а 
товарищ, которого я разбудил, высмеивал мой правдивый рассказ о нерпе до тех 
пор, пока она не явилась второй раз. Мы стали уговаривать её выйти и погреться, 
но наше общество, видимо, показалось нерпе недостаточно изысканным.
Предупредив меня: «В лунку окурков не бросать – грех!» – Анатолий включил мотор 
и начал подъем вертушки. Когда-то эта работа производилась вручную: Эрнст 
Кренкель без особого удовольствия вспоминает, как четверо папанинцев долгими 
часами мучились над тем, что один современный гидролог делает в несколько минут.
 Я узнал, что погружается вертушка максимально до тысячи двухсот метров. Работа 
гидрологов имеет большое научное значение: добываемые пробы позволяют уточнять 
не только температуру (до сотых градуса), но природу и происхождение морской 
воды, из какого бассейна она сюда пришла: Атлантического, Тихоокеанского и так 
далее. Добыв пробу, Анатолий делает её химический анализ. На больших глубинах 
подобная работа производится впервые. Начата она была на станции «СП-14», но 
исследование пришлось свернуть: льдину разломило, вертолёт в полярную ночь 
эвакуировал её население, и научная работа теперь продолжается здесь.
К сожалению, мне не удалось увидеть, как берётся грунт. Несколько дней назад 
Анатолий поднял грунт с глубины 3380 метров – сорокасантиметровый слой 
овеществлённой истории океана.
– Вот так и работаем, – подытожил гидролог, ласково поглаживая вытащенную из 
воды вертушку. – Хрупкая вещица…
Приподнять эту «хрупкую вещицу» сил у меня не хватило. Анатолий усмехнулся.
– Физику учили? На глубине тысячи метров давление сто атмосфер. Иногда 
гидрологи хватаются за головы: приборы, сделанные из прочнейшей стали, 
возвращаются из океана словно сплющенные чудовищным молотом. Можете вспомнить 
историю с американской подлодкой «Трешер», которую океан раздавил как орех. Не 
любит шутить старик Нептун…
В этот же день Анатолий продемонстрировал и своё искусство взрывника. 
Направленным взрывом аммонита он вырвал крышку у железной бочки с такой 
ювелирной точностью, что заказчику – доктору – не к чему было придраться. А 
Генералов без тени улыбки заявил польщённому Анатолию, что доверил бы ему