ПУРГА В НАТУРАЛЬНУЮ ВЕЛИЧИНУ

До кают-компании, как полярники называют свою столовую, было метров семьдесят 
сплошной пурги, но аппетит придал мне решимости. Я застегнул на шубе все 
пуговицы, обмотал лицо шарфом, поднял воротник, смело вышел на крыльцо – и 
задохнулся. Быть может, если бы вместо завтрака меня пригласили на урок танцев, 
я возвратился бы обратно. Но голод – тысячу раз не тётка, а голь на выдумки 
хитра. Я встал к ветру спиной, выказав тем самым своё к нему пренебрежение, и 
начал медленно двигаться вперёд задом. Этот тактический ход оказался удачным, и 
через несколько минут я сидел за столом.
Меня удивило, что никто и не заикался о пурге, хотя, по моему мнению, все 
разговоры должны были вращаться именно вокруг неё. Братья Жинжило вспоминали 
родной Ленинград, старший радист Толя Мокеев чуть не со слезами на глазах 
рассказывал о факельном шествии, которым его земляки – ростовчане отметили 
историческое второе место своих футболистов, а Володя Кизнерцев и Борис Зинин 
шумно спорили на узковедомственную аэрологическую тему. Я решил направить 
беседу в правильное русло и глубокомысленно изрёк:
– Пурга-то, а? Заворачивает.
Лучше бы вместо этой реплики я выпил четвёртую чашку чаю. Все-таки говорить – 
хорошо, а молчать – золото. На меня тут же обрушилась волна соболезнований. 
Сначала не без ехидства вспоминали, как я вчера со всеми распрощался, а когда 
Алексей Жинжило рассказал восхищённым слушателям, что я предусмотрительно 
отметил командировку, восторгам не было конца. Если улыбки, смех и 
конвульсивный хохот, как полагают медики, продляют человеческую жизнь, то 
благодаря моему невинному замечанию полярники острова Врангеля будут жить до 
двухсот лет.
С грехом пополам отбившись от нападок, я с Мокеевым пошёл в радиорубку. Сменный 
радист Мария, жена Мокеева, уже успела облазить весь эфир, и новости были 
неутешительные. Повсюду метёт… Правда, обстановка на Сомнительной ещё 
неизвестна, связь по графику – через несколько минут. Мне нравятся Мокеевы: 
сдержанный, интеллигентный Анатолий, с чёрными усиками на совсем юношеском лице,
 и Маша, молоденькое, кругленькое, стройное и донельзя миниатюрное существо. D 
среднем супруги относяться друг к другу на равных: Мария подчиняется мужу по 
служебной линии и навёрстывает своё в быту. Она привыкла к тому, что все 
подшучивают над её маленьким ростом, но, по-моему, у неё нет никаких оснований 
беспокоиться по этому поводу: мужчины в отличие от баскетбольных тренеров ценят 
женщину не только за рост.
Сомнительная на связь не вышла – видимо, что-то случилось с аппаратурой. С этим 
я примириться не мог. Любовь к информации моя слабость. А вдруг там, на юге 
острова, отличная погода и за мной согласно договорённости выслали вездеход? Я 
знал, что наверху, на колхозной почте, есть телефон, по которому можно 
позвонить в Сомнительную. Подумав, я нетвёрдым голосом сообщил, что отправляюсь 
наверх. Молчание. Странно, я был совершенно уверен, что меня начнут 
отговаривать: куда, мол, в такую погоду, опасно и прочее. Слегка удивлённый, я 
повторил своё заявление громче.
– Да, да, ми поняли, – нетерпеливо сказала Маша, настраивая рацию. – Конечно, 
идите.
Вот тебе и забота о человеке, очерствели полярники… Я обиженно пожал плечами и 
вышел из дому. К столовой, а затем к радиорубке добираться было относительно 
просто: строения в какой-то степени гасили ветер, да и помогал психологический 
фактор – сознание того, что в крайнем случае можно заскочить в любой дом. 
Теперь же впереди было метров двести сплошных снежных вихрей, и где-то за ними 
– невидимая сейчас гора. Шагов через пятьдесят я сообразил, что затеял 
нешуточное дело: выбираться из сугробов было куда труднее, чем в них падать. В 
отдельные мгновенья порывы достигали такой силы, что не только двигаться – 
трудно было удержаться на ногах. Но все же до горы я добрался, отдышался и, как 
всякий уважающий себя альпинист, тщательно продумал план штурма этой твердыни. 
Скажу в порядке уточнения, что её высота не превышала шестидесяти метров, да и 
крутизна вряд ли напугала бы лыжников младшего школьного возраста, но в тихую, 
спокойную погоду. А сейчас вершины просто не было видно. Однако жизненный опыт 
мне подсказывал, что она должна быть на месте, и я решил достичь её через 
расщелину. В этом и заключался самый хитрый пункт моего плана. Я нащупал 
расщелину лучом фонарика, шагнул в неё – и по самые уши погрузился в рыхлый 
снег. Великолепное ощущение – когда на разгорячённое тело через воротник 
сыплется холодная крупа. Если у вас есть горчичники и малиновое варенье – 
попробуйте. Выбравшись из ловушки, я обнаружил, что изрядно вспотел – главным 
образом от страха, так как мимо с явно провокационной целью шмыгнул большущий 
пёс, которого я в темноте принял за медведя. Было обидно, что неграмотный 
полярный пёс, который и слыхом не слыхивал, что на свете есть Шекспир, 
импрессионизм и песни Людмилы Лядовой, уже наверху, а я, высший продукт 
развития материи, барахтаюсь в снегу, как слепой щенок. Эта мысль придала мне 
спортивной злости, и, цепляясь за наст руками, ногами и зубами, я в конце 
концов влез на гору.

Не буду рассказывать, как удалось найти почту. Приберегу для будущего этот 
сюжет, который вполне годится для либретто героического балета «Интеллигент за 
Полярным кругом». А что? Танцор в унтах и в шубе на собачьем меху – это будет 
свежо и эффектно
[2]
.