они дороговато, но в данном случае цель оправдывает средства: ведь благодаря им 
мы получаем представление об ассортименте блюд, которые готовятся на 
арктической кухне погоды.
Для аэролога мало хорошо знать свою аппаратуру, он ещё должен быть и неплохим 
спортсменом. Нужно уметь быстро бегать да ещё удерживать бешено рвущийся из рук 
шар, оттаскивать его подальше от мачт и домов. Случается, что ураганный ветер 
вырывает зонд из рук и расшибает его вместе с приборами. И начинай все сначала…
Работа метеорологов и аэрологов – главное на станции, смысл её существования. 
Есть, правда, ещё один научный участок, который на откупе у Серёжи Чернышёва, 
во об этом участке я не напишу ни слова. И вот почему.
Со свойственной мне любовью к истине сделаю постыдное признание: я ни разу не 
видел полярного сияния. Разумеется, я мог бы и не признаваться в столь 
прискорбном упущении, а просто содрать из художественной литературы самое 
красочное описание этого потрясающего явления природы. Между нами говоря, 
поначалу я так и собирался сделать, но уж очень захотелось пригвоздить к 
позорному столбу двух людей, виновных в том, что я не полюбовался сиянием в 
натуре.
Первый из них – Александр Денисенко, командир ЛИ-2, с которым я летал по 
Чукотке. Он уговорил меня не лететь второй раз в один восточный аэропорт, а 
именно во время этого рейса, как бы в насмешку над храпящим в гостинице 
корреспондентом, природа разродилась отличным сиянием. Зубовный скрежет, 
которым я сопровождал восторженный рассказ вернувшегося Денисенко, поднял на 
ноги всех обитателей гостиницы: они решили, что ветер сорвал крышу.
Ещё большее преступление совершил Сергей. На станции он заведует полярными 
сияниями и, как только они появляются, выстреливает в небо целые километры 
киноплёнки. Сергей регистрирует сияния, составляет карты их распространения – 
одним словом, помогает учёным уяснить природу этого небесного каприза, которая 
изучена далеко не достаточно. Но главного Чернышёв не сделал: ночью, когда на 
часок появилось сияние, он меня не разбудил. Ему, видите ли, показалось, что я 
слишком сладко сплю – это в моем-то холодильнике, где унты примерзали к полу? 
Меня слабо утешило, что он понял свою ошибку и обещал следующий раз исправиться.
 В том-то и дело, что следующего раза не было!

Так я и не увидел полярного сияния. Одно меня успокаивает: ненависть к нему 
радистов, которые относятся к сиянию как грибник к мухомору – красиво, но 
вредно. Полярное сияние, оказывается, создаёт многочисленные помехи радиосвязи 
– вот почему мы с радистами терпеть его не можем, и писать больше о нем не 
хотим, и нисколько не жалеем, что его не увидели, и пусть его даже больше 
совсем не будет. Вот как я теперь отношусь к полярному сиянию
[1]
.

Кроме перечисленных специалистов, на станции работают два механика, две 
поварихи, три радиста и один начальник, старейший полярник Герой 
Социалистического Труда Зверев. Во время моего пребывания на станции его 
замещал молодой Алексей Жинжило.
Так что коллектив молодёжный: за двумя-тремя исключениями, по имени-отчеству 
здесь никто друг друга не зовёт.



РАЗМЫШЛЕНИЯ В СПАЛЬНОМ МЕШКЕ

Я сделал сразу несколько ошибок. Во-первых, заявил, что завтра утром за мной 
присылают вездеход и я отбываю на Сомнительную. Так говорить было нельзя. 
Следовало сказать, что если за мной придёт вездеход, то не исключена 
возможность, что при известных условиях я выеду из бухты Роджерса в направлении 
бухты Сомнительная.
Во-вторых, я поторопился отметить на командировочном удостоверении выбытие 
завтрашним днём. Как выяснилось, это было из ряда вон непростительным 
легкомыслием.
В-третьих, вечером я обошёл всех новых знакомых я распрощался.
Такую вопиющую самонадеянность Север не мог оставить безнаказанной: какое право 
имеет человек, существо из плоти и крови, не считаться с настоящим хозяином 
Арктики?
Меня разбудил вой, нет – истошный рёв взбесившейся атмосферы. Охваченный 
недобрым предчувствием, я выбрался из спального мешка, торопливо оделся, 
выскочил на крыльцо – и тут же юркнул обратив: сильнейший ветер швырнул в меня 
тысячей иголок и чуть не сорвал с головы шапку-ушанку. «Н-да», – сказал я 
самому себе. Прислушался. Ветер выл тягуче, пронзительно; он вдруг ослабевал на 
мгновенье, как будто исчерпал свои силы, но то был обман: он лишь отступал – 
для нового рывка, копил энергию для очередного взрыва. И на дом вновь 
обрушивались такие неистовые порывы, что я только диву давался, как это можно 
устоять против столь чудовищной стихийной силы.
Дверь распахнулась, в сени вкатился огромный снежный ком, завертелся, худея на 
глазах, и в конце концов превратился в закутанного, как младенец, Серёжу 
Чернышёва.
– С хорошей вас погодой! – весело прохрипел он, отряхиваясь и переводя дух. – 
Если не ошибаюсь, утром отбываете?
Вопрос, в который Чернышёв вложил весь свой сарказм, я решил оставить без