пола окурок и швырнул его в ведро, демонстративно не обращая внимания на груду 
другого мусора.
Это пришлось мне по душе, поскольку в своё время я тоже был непримиримым борцом 
за чистоту в студенческом общежитии. Я почувствовал, что Чернышёвым стоит 
поинтересоваться, и на этот раз интуиция меня не подвела: Сергей оказался одной 
из колоритнейших фигур, с которыми мне довелось познакомиться на Севере. Мы 
наскоро сообщили друг другу необходимые сведения о себе. Сергей, к моему 
удовольствию, был москвичом, и я неоднократно проезжал мимо дома на Октябрьской 
площади, в котором он жил. Я даже припомнил, что какой-то тип однажды кинул в 
меня с верхнего этажа шкурку от банана.
– Так это были вы? – радостно закричал Сергей. Мы заключили друг друга в 
объятья. Затем Сергей препроводил меня в отведённую высокому гостю резиденцию, 
с тонким вкусом меблированную комнату, в которой, помимо проржавевшей кровати и 
раскладушки, стоял полуразвалившийся шкаф, заполненный обрывками бумаги и 
пустыми консервными банками. Едва успел я улечься, как Сергей принёс мне 
спальный мешок и на мой недоуменный вопрос сказал, что в этой комнате он провёл 
одну зиму и знает, что к утру в ней бывает прохладно. Голосом, в котором 
звучало плохо скрытое сомнение, он пожелал спокойной ночи, и я, утомлённый 
трудным днём, мгновенно уснул.



ВОТ ОТКУДА НАЧИНАЮТСЯ ПРОГНОЗЫ

Ночью мне приснился жуткий сон. Голый, я выскакиваю из бани, катаюсь в снегу и 
бегу обратно. Но какой-то шутник закрыл дверь, и на мой отчаянный стук из бани 
доносится дьявольский хохот. Я чувствую, что начинаю обрастать льдом, и тут ко 
мне подкатывает свою тележку мороженщица и гнусным голосом выкрикивает: 
«Горячее мороженое! Мишка на севере, Машка на юге! Эскимосы ели
– все деньги проели!»
Я проснулся от злости и… холода. Посветил фонариком; не только окно, даже 
подоконник и одна стена покрыты изморозью. В комнате наверняка было ниже нуля. 
Некоторое время я лежал, чертыхаясь и осмысливая варианты, которые позволяли не 
вылезать из постели. Гамлет так не изводил себя, взвешивая все «за» и «против». 
Но эти варианты, связанные с сохранением «статус-кво», страдали столь 
существенными изъянами, что гнусная перспектива, которую я до сих пор держал в 
чёрном теле, становилась все более назойливой. Я лягал её окоченевшими ногами, 
загоняя на задворки, бросал в бой все новые аргументы, но тщетно. Было ясно, 
что из постели вылезать придётся, и я сделал это могучим усилием воли, 
воспоминание о котором до сих пор согревает мою душу. Я надел носки, меховые 
штаны, шапку-ушанку, свитер, залез в спальный мешок и, продрожав с полчаса 
мелкой дрожью, уснул. К сожалению, не могу припомнить, что мне снилось вторую 
половину ночи. Кажется, черти окунали в котёл со смолой печника, который сложил 
печь в моей комнате.
Утром я пошёл знакомиться со станцией. Представьте себе площадку размером с 
полтора-два футбольных поля. Справа – застывшее море, слева – та самая гора, 
которой я вас заинтриговал. В центре площадки прижались друг к другу домики, в 
которых живёт человек тридцать штатного коллектива, а на торцевой стороне – 
служебные помещения. Здесь работают метеорологи и аэрологи.
Первые занимаются погодой. Не прогнозами, точность которых прокормила многие 
поколения эстрадных остряков, а конкретной погодой, данной нам в ощущении. 
Каждые три часа метеорологи (старший – сосед Чернышёва Анатолий Дмитриев) 
снабжают радистов сведениями о температуре, влажности и давлении воздуха, о 
поведении ветра, солёности и температуре морской воды. Каждые три часа – просто 
написать, но в жизни это каждую ночь оборачивается маленькой драмой. Потому что 
среди метеорологов – совсем юные девушки, а природа так их устроила, что они 
боятся выходить ночью. Ведь нужно-то выходить не на балкон, под которым 
сладкоголосые юноши поют серенады, а в студёную ночь, да ещё с пургой, да ещё с 
медведями, которые время от времени напоминают о своём существовании. И бывает, 
особенно на первых порах, что девушки в мрачные, заполненные медведями ночи 
будят ребят, и те их провожают, проклиная вслух эмансипацию, но в душе чувствуя 
себя могучими и отважными рыцарями.
В первое же утро я стал свидетелем забавного зрелища, которое привело бы в 
восторг детвору. Раздвинулись двери сарая, и с огромным, похожим на исполинский 
арбуз шаром в руках выбежал аэролог Борис Зинин. Спринтерский рывок на сто 
метров – и шар взлетел в воздух, как мыльный пузырь. Это – аэрозонд. Его 
подъёмной силы, созданной несколькими кубическими метрами водорода, достаточно, 
чтобы поднять в воздух портативную радиостацию. Батарейки рассчитаны на два 
часа работы, и за это время шар-зонд успевает хорошенько прогуляться по небу на 
высоте до сорока километров. Вместе с Борисом я пошёл в домик аэрологов. Здесь, 
не отводя глаз от локатора, сидел техник Женя Григоркин. На экране – крохотные 
светлячки-импульсы: зонд набирает высоту и посылает на землю первые сигналы. Их 
принимают автоматы, которые вычерчивают на бегущей бумаге небесную 
кардиограмму: давление, температуру и влажность в верхних слоях атмосферы. 
Григоркин же с помощью локатора определяет направление и скорость ветра.
Зонд запускается три раза в сутки. Когда ему надоедает шляться по стратосфере, 
он лопается и вместе с радиостанцией возвращается на землю. О времени и месте 
приземления зонд обычно не сообщает, и поэтому ему не оказывают вполне им 
заслуженные последние почести. Что же касается принятых сведении, то они 
немедленно передаются в Центр. Это важнейшие, уникальные данные. Хотя обходятся