ли вернешься, Нюрка такого труса в постель не пустит, – 
пояснил Кузя.
– Так уж и не пустит, – ухмыльнулся Кругов. – Трепло.
– Нюрка не трепло, – горячо возразил Кузя. – Но раз ты ее разлюбил, не 
беспокойся, будет кому протянуть ей руку чистой мужской дружбы!
– Я тебе так протяну, что без руки останешься, – угрожающе прогудел Кругов. – 
Посмей только подойти ближе, чем на два шага, трепло.
– Так это я трепло? – ахнул Кузя, – Я?
– Ты и есть.
– Тогда гони назад мой брючный ремень, фару и две канистры.
– Не отдам.
– А чувство справедливости? – настаивал Кузя. – Есть оно у тебя?
– Вот врежу по лбу, тогда будешь знать.
– Светлая голова, – восхитился Кузя. – В бане вчера вымыл.
Посмеиваясь, Пашков допил чай. Семен, кажется, начинает закипать, недаром Кузя 
пододвигается к выходу.
– Ну, в путь-дорогу, по коням!
Пройдя вдоль косы и взяв направление, вездеходы вышли на лед.
* * *
На хорошем льду рекомендуется держать среднюю скорость и постоянный газ, но 
Кузя любил идти на максимальной, чтобы в случае чего использовать силу инерции. 
Он и в водители пошел из-за глубочайшего впечатления, которое в детстве 
произвел на него кадр из фильма «Парень из нашего города»: танк на полной 
скорости перелетает через разрушенный пролет моста.
На действительной службе Кузя повторил такой трюк (десять суток гауптвахты) и 
уверился в том, что, если машина подвластна водителю, с ней можно сотворять 
чудеса. А первые же промеры показали, что лед пошел мощный, от сорока 
сантиметров и выше, так что было где разгуляться истосковавшейся Кузиной душе. 
Снег разлетался из-под гусениц, алмазно сверкал, подхваченный световыми пучками,
 и, для порядка покрикивая на Кузю: «Не очень-то увлекайся!» – Пашков в глубине 
души был доволен: на такой скорости до Медвежьего часа три ходу, с учетом 
промеров и объездов торосистых участков. И вообще все складывается удачно: 
пролив одолели, косу нашли, поземка не усиливается, и сквозь завесу облачности 
разок-другой подмигнули звезды. И Пашков с улыбкой подумал о том, что больше не 
мечтает об упряжке. На таком льду куда собакам до вездехода! Спохватившись, он 
сунул руку в карман полушубка: нет, не забыл, на месте кулечек со сдобным 
печеньем, излюбленным лакомством Шельмеца. Три с лишним года прошло, как 
Белухины переселились, узнает ли его старый слепой пес?
И еще одна удача: пока водители делали очередной промер, Пашков попытался выйти 
на связь и, вопреки ожиданию, отлично поговорил по микрофону с Блинковым. На 
Медвежьем низовая метель, но не такая злая, чтобы не пробиться, ветер от силы 
метров десять. А в избушке, как установлено Блинковым, побывал один человек, 
использованы лишь одна чашка и одна вилка – факт, на который раньше как-то не 
обратили внимания. В тамбуре сохранился полный след от валенка, ребята считают, 
что такая здоровая лапа может быть разве что у Димы Кулебякина, у которого 
сорок восьмой размер обуви. Пока метель не началась, ребята успели подчистить 
от обломков льда площадку, нужно только вездеходом оттащить несколько глыб, и 
после ремонта вполне можно будет взлететь.
– Полметра лед! – влезая в кабину, весело доложил Кузя. – Рванем, Викторыч?
Впереди, сколько хватало фар, лежало ровное, будто специально подготовленное 
для рывка поле. Лови, Кузя, миг удачи! До Медвежьего остается километров 
семнадцать, там передохнем и…
Пашков не успел отдаться приятным мыслям о том, как он найдет Илью и Белухина с 
товарищами, накормит их (если оголодали – жидким супчиком, не досыта, иначе 
можно принести вред) и повезет на Медвежий: вездеход подпрыгнул на ропачке и 
всей массой рухнул на лед.
Лязгнули зубы, бац лицом о стекло!
Железным принципом Пашкова было никогда не корить подчиненных за проступки, 
совершенные в его присутствии: видел, что водитель разошелся, не унял его – сам 
виноват. Когда Кузя рванул в сторону от треснувшего льда и притормозил, Пашков, 
зажав пальцами нос и облизнув языком прокушенную губу, сказал:
– Дальше – только на первой передаче. Как понял?
Кузя, ожидавший жестокого разноса, кивнул и улыбнулся, но губы его дрожали, и 
улыбка получилась кривая. Уж кто-кто, а он-то хорошо понимал, что будь на этом 
месте лед потоньше…
Подбежал Кругов, замахал руками. Кузя открыл дверцу.
– Что, гражданин, замерзли, автобуса долго нет?
Отвечать на насмешку Кругов счел ниже своего достоинства.
– Глядь, Викторыч, куда заехали!
Пашков выбрался из кабины. Слева, освещенное прожектором второго вездехода, 
дымилось разводье; Кузя направил свой прожектор в другую сторону – – длинная 
трещина, прямо по курсу – торошенное поле. «Вот и началась та самая автострада,
 – вспомнил Пашков пророчество Блинкова, – не было печали, теперь пойдем, как 
на похороны – шагом».
Так и получилось. С буром и пешней шли вперед, провешивали безопасный коридор, 
потом снова и снова бурили лунки, а лед «дышал», идти по нему ноги не двигались 
– не хотели, да и видимость стала ни к черту.
Сегодня Арктика дальше не пустит, решил Пашков, вышел на связь и ввел Блинкова 
в курс дела: останавливаемся на отдых, будем ждать сумерек, сообщи Авдеичу, 
чтоб не дергался. Услышал в отв