кая. – Мне кажется, справедливее все отдать 
больному.
– Ни в коем случае, – возмутился Седых. – Я не двигаюсь, энергии не трачу.
– Нашли о чем спорить, – Кислов махнул рукой. – Эта горячая водичка такое же 
какао, как Солдатов – Алла Пугачева. Другой вопрос – полплитки осталось, вот и 
раздай, мамаша, каждому по дольке. Кто за?
– Перебьешься, милок, – Анна Григорьевна спрятала шоколад в сундук. – Тебе 
собственного жиру на месяц хватит.
– Тепло и мухи не кусают, – Белухин расстегнул полушубок. – На совет, мужики! 
Илья, командуй, кому слово.
Шельмец вдруг зарычал и подался к двери.
– Вот и первый оратор! – обрадовался Солдатов. – Докладывай, Шельмец.
– Как бы не так… – Белухин прислушался. – Дверь за собой хорошо прикрыл, Михаил 
Иваныч?
– На засов, – ответил Зозуля. Он подошел к окошку, дохнул на стекло, протер 
рукавом и жестом подозвал Гришу.
– Батюшки… – прошептала Лиза.
– Медведь! – прильнув к окошку, закричал Гриша. – Какой огромный! Зоя, 
настоящий медведь!
– Эй, посторонись! – Кулебякин спрыгнул с верхних нар, схватил топор.
– Не суетись, – Белухин крепко взял его за руку. – Илья, где твоя пукалка?
Наружная дверь затрещала, от мощного толчка избушка, казалось, покачнулась. 
Лиза вскрикнула, а Невская бросилась к брату и оттащила его от окна.
Анисимов вытащил пистолет и стал у дверей сбоку.
– Ворвется, стреляй в ухо или под лопатку, – сказал Белухин. – Или дай мне, у 
меня рука верней.
– Ничего, я сам.
Белухин, надев рукавицу, достал из печки тлеющую головешку и стал рядом.
От сильного удара дверь, видимо, сорвалась с петель.
– Мама родная… – обмерла Лиза.
Все притихли, только Шельмец надрывался от лая. Анисимов поднял пистолет.
– Не стреляйте! – вдруг закричал Зозуля. – Это жестоко и бессмысленно, даже 
опасно! Раненый медведь…
– В ухо или в лопатку, как сподручней, – напомнил Белухин, отмахнувшись от 
Зозули.
– Его нельзя провоцировать! – кричал Зозуля. – Илья Матвеич, ни в коем случае 
не стреляйте!
– Погоди орать! – оборвал его Белухин. – Заснул он там, что ли? Не видать из 
окошка?
Гриша вырвался из рук сестры, подбежал к окошку.
Тут, под тяжелыми шагами затрещала крыша, с потолка посыпалась труха.
– Ждешь, пока избу развалит? – набросилась на мужа Анна Григорьевна.
Белухин схватил горсть заготовленных для освещения лучин и швырнул их в огонь, 
потом еще и еще. Донесся рев, по крыше снова прогромыхало, послышался тяжелый 
шлепок, и все стихло.
– В морду полыхнуло, – удовлетворенно сказал Белухин. – Очень они этого не 
любят, когда, дымом в морду. Цыц, Шельма, побереги горло!
– Дверь цела, – доложил из сеней Кулебякин. – Треснула только.
– Зоя, смотри, как он бежит! – восторженно кричал Гриша, не отрываясь от окна.
 – Какой огромный!
– Не такой уж и огромный, – успокоение проговорил Зозуля, присаживаясь рядом с 
Гришей. – Самец-трехлеток, по-видимому. Ширина следа сантиметров под двадцать 
пять, не так ли, Николай Георгиевич?
– Пожалуй, – сказал Белухин. – Зверь средний.
– Чтоб он провалился, – в сердцах пожелала Лиза. – Думала, умру от страха.
– И я, – обнимая Лизу, призналась Невская. А он не может вернуться?
– Дима, взгляни, не оставил ли он там записки? – дурашливо выкрикнул Солдатов.
– Огромный! – не мог остыть от пережитого волнения Гриша. – Михаил Иванович, а 
мне показалось, что он больше трех метров.
– Ну, это показалось, – снисходительно сказал Зозуля. – Метра два с половиной, 
не больше.
– Но ведь все равно огромный! – настаивал Гриша. – И как здорово, что мы его не 
убили!
– К сожалению, не все это понимают, – обращаясь как будто бы к Грише, с вызовом 
сказал Зозуля. – Бывает, что иные люди обдуманно и хладнокровно лишают жизни 
этого в общем и целом безобидного для человека зверя.
– Безобидного? – возмутилась Анна Григорьевна. – А если б дверь выломал, ты бы 
ему лекцию читал или за ухом чесал?
– Во-первых, – менторским тоном возразил Зозуля, – дверь он все-таки не выломал,
 а во-вторых, если бы даже это и сделал, у нас не было никакого морального 
права столь жестоко наказывать зверя за любопытство.
– Мишка просто хотел познакомиться, – вставил Белухин, – так, мол, и так, не 
имеется ли у вас, граждане, чего пожрать, а то неделю не емши.
– Николай Георгиевич, – с упреком вымолвил Зозуля, – вы не хуже меня знаете, 
что медведь нападает на человека в исключительных случаях и лишь тогда, когда 
принимает его за нерпу.
– Теперь понятно! – Белухин хлопнул себя по лбу. – Мать, помнить, как на 
Голомянном мишка тебя в торосы потащил? За нерпу принял!
– Какой кошмар! – ужаснулась Невская.
– Я тебе покажу нерпу, старый морж, – пригрозила Анна Григорьевна.
– Мы все подобные случаи регист