вместе со всеми оглушительно хлопая в ладоши, выкрикивал: «Так ему, злодею! 
Жарь его по заднице!» Видя, что важное совещание превращается в балаган, 
председательствующий объявил перерыв, и мы с Ермишиным поспешили в вестибюль, 
где продолжали кипеть страсти. Разбившись на группки, капитаны возбуждённо 
спорили; в центре одной из групп мы обнаружили Чернышёва, который, против 
ожидания, совершенно не паясничал и спокойно отвечал на упрёки в свой адрес.
– Но зачем людьми рисковать? – горячился краснощёкий крепыш, в котором я узнал 
капитана Григоркина. – Вдов, что ли, мало на берегу мыкается? Бери списанный 
СРТ, оборудуй его датчиками и управляй по радио, приборы на борту и определят 
критическую массу льда!
– Мне этого мало, – возразил Чернышёв, раскуривая трубку. – Я ещё хочу понять, 
как бороться с нарастанием льда, какие есть средства защиты. Химики, слышал, 
какие-то лаки предлагают, попробовать надо. И потом, ты знаешь, как в аварийной 
ситуации быстро определить количество льда на борту? Лично я пока что не знаю. 
Нет, брат Григоркин, приборы людей не заменят. К тому же,
– Чернышёв неожиданно мне подмигнул, – на экспедиции настаивает пресса, сам 
товарищ Крюков уже местечко в каюте застолбил. Правда, Паша?
Все мы бываем исключительно благоразумны, давая советы другим. Для нас это 
легко и просто – делиться своей мудростью, когда не затрагиваются интересы 
нашей священной особы. Будь на моем месте другой человек, я толкнул бы его 
локтем в бок и посоветовал с минуту поворочать мозгами, ибо лучше прослыть 
тугодумом, чем сразу же раскрыть пасть и совершить непоправимую глупость.
Между тем именно так я и поступил. Ермишин потом рассказывал, что я напыжился, 
как индюк, и не просто ответил, а с чудовищным апломбом изрёк: «Безусловно, 
Алексей Архипыч, это для меня вопрос решённый». Кем решённый, когда, почему? 
Спустя мгновение я обзывал себя авантюристом, болваном и последним ослом, но 
было поздно. Чернышёв, сатанински сверкая глазами, тут же расхвалил меня 
капитанам («отменнейший журналист, ас, в Москву переманивают!»), соврал, будто 
моя книжка у него настольная («очерки, а читаешь, как детектив, оторваться 
невозможно!»), и в заключение объявил, что с таким парнем, как я, не пропадёшь. 
В этой неумеренной хвальбе слышалась столь откровенная насмешка, что мне бы тут 
же обратить все дело в шутку, но я лишь зарделся, смущённо хихикнул («Как 
дамочка от комплимента», – припомнил Ермишин) и следующим вопросом окончательно 
закрепил петлю на своей шее:
– Значит, если экспедиция состоится, возьмёте?
– Считай, взял, – кивнул Чернышёв. – Все равно буду набирать балласт. – И, 
нагнувшись, задышал мне в ухо: – Неужели думаешь, такого леща на берегу 
оставлю?
Об этом совещании прослышали наверху, затребовали информацию, и вскоре Чернышёв 
по просьбе министра отправил ему докладную записку. А ещё через три месяца 
«Семён Дежнев» с членами экспедиции на борту вышел в Японское море.



Начинаю составлять досье

Я лежу на верхней койке и считаю слонов, вот-вот начну пятую сотню – даже не во 
всех африканских заповедниках есть такое стадо. Обычно на третьем-четвёртом 
десятке я засыпаю, но «Семён Дежнев» переваливается с боку на бок, как 
перекормленная гусыня, а койка и переборки содрогаются от могучего храпа 
Баландина. Ладно, привыкну. Пассажир я, в общем, неприхотливый, комфортом в 
своих странствиях не избалован.
Не спится мне, конечно, из-за обилия впечатлений. Получить заказ на серию 
очерков (главный намекнул: без ограничений) – большая удача для журналиста 
моего ранга, опростоволоситься мне никак нельзя. Мысль о том, что материал 
потянет на целую повесть, придёт много позже, когда спутники по экспедиции, 
каждому из которых я заранее отвёл определённую роль, вдруг перестанут мне 
подчиняться: тот, кто должен торчать за кулисами и докладывать «кушать подано», 
неожиданно выскочит на авансцену, и наоборот. Но пока что в голову лезут лишь 
скудные мыслишки об очерках.
По-видимому, писать о том, как подготавливалась экспедиция, я не буду. 
Переписка между инстанциями, бесконечные совещания, привычная нервотрёпка со 
снабжением, утряска личного состава – посвящать во все это читателя то же самое,
 что водить едока на кухню и показывать, как готовят котлеты: может отбить 
аппетит. А вот об отвальной, которую устроил Чернышёв за день до выхода в море, 
немного рассказать стоит.
В последнее время я не раз встречался с Чернышёвым, но никак не мог привыкнуть 
к его выходкам. Поразительный субъект! К примеру, мне срочно нужно с ним 
проконсультироваться: редактор требует подробного обоснования моей длительной 
командировки. «Можно вас навестить, Алексей Архипыч?» – «Валяй, навещай"» И два 
часа кряду Чернышёв деловито, без всякого ерничества отвечает на мои вопросы. 
Все, казалось бы, честь по чести, но ушёл от него я взбешённый, грязный, как 
дворняга, и еле волоча ноги, потому что всю беседу выбивал с ним ковры. В 
другой раз, не особенно надеясь на успех, я допытался расспросить Чернышёва о 
его приключениях, а он вдруг разохотился и стал рассказывать, да так интересно, 
что я уши развесил – впрочем, ненадолго, так как на третьей минуте понял, что 
мне самым бессовестным образом подсовывается сюжет «Морского волчонка». Уходя, 
я слышал за спиной обидный смешок: видимо, этот субъект был обо мне не самого 
высокого мнения.
Подобные случаи отбили у меня охоту без крайней нужды встречаться с Чернышёвым,