началось обледенение, команда работала непрерывно, сменяясь каждые два часа. 
Окалывали лёд прежде всего с вант, мачт, надстроек и тамбучины. Благодаря 
открытым шторм-портикам вода свободно сходила за борт, очищая палубу от ледяной 
каши и обломков, льда с вертикальных конструкций. Ну и конечно, запрессовал все 
днищевые танки, топливные и водяные, забортной водой, что уменьшило опасность 
потери остойчивости. Так и выбрался… А вообще, если честно, за свою моряцкую 
жизнь такого ледяного шторма не видывал… Но не будем все валить на стихию, 
товарищи. Мы сто раз заседали, одурели от разборов – кто как себя вёл, а посему 
закругляюсь… Или нет, можно ещё пять минут? Вот ты, Сухотин, хорошо сказал, я 
даже записал за тобой: «Главная причина трагических событий – одновременное 
действие неотвратимых сил: ураганный ветер и чрезмерное волнение, низкие 
температуры воздуха и воды, снегопад, парение моря и, как результат, сильнейшее 
обледенение». Ничего не наврал? Но послушайте, что сказал другой человек, 
который понимал в нашем деле получше нас с вами, – академик Алексей Николаевич 
Крылов.
Возглас: «То теория, ближе к делу!»
ЧЕРНЫШЁВ. Ближе, товарищи, некуда, я эти слова наизусть выучил и вам советую! 
Цитирую по памяти: «Часто истинная причина аварии лежит не в действии 
непреодолимых и непредвиденных сил природы, не в неизбежных случайностях на 
море, а в непонимании основных свойств и качеств корабля, несоблюдении правил 
службы и самых простых мер предосторожности, непонимании опасности, в которую 
корабль ставится, в небрежности, неосторожности, отсутствии предосторожности». 
Вот так. Из этой замечательной мысли следует, что мы не смогли оценить всей 
сложности обстановки, недостаточно знали о возможностях своих судов, о мерах, 
которые необходимо принять для предотвращения аварийного состояния, – и поэтому 
попали в обледенение, борьба с которым намного превышала физические возможности 
экипажей судов. Констатирую факт: чего мы не знаем, того и боимся, как 
первобытные дикари, к примеру, боялись грома. С обледенением шутки плохи, но 
его можно и должно изучить, чтобы научиться его избегать или, ежели влипнешь, 
знать, как с ним бороться. Необходимо к этому делу подключить науку, 
организовать экспедицию и на судне типа СРТ сознательно пойти на обледенение…
Возглас: «К медведю в берлогу? Вот сам и пошёл бы!»
ЧЕРНЫШЁВ. Считай, Григоркин, что поймал на слове, поручат – пойду. Без такой 
экспедиции не обойтись, иначе будем сослепу тыкаться носом в стенку и на 
горьком опыте набираться ума. Я читал, что учёные в своих лабораториях 
моделируют обледенение на макетах в бассейне, но нам с вами не в бассейн, а в 
открытое море выходить за рыбой. Экспедицию я мыслю так: нужно переоборудовать 
СРТ, пригласить учёных, экипаж набрать из одних только добровольцев и выйти в 
зону интенсивного обледенения, скажем, в северо-западную часть Японского моря, 
где наблюдается самая высокая повторяемость опасного обледенения. Главное – 
понять, сколько льда может набрать корабль, каков предел его остойчивости, как 
маневрировать в условиях сильного обледенения и где она, критическая точка, за 
которой – оверкиль.
Возглас: «Перевернёшься вверх килем – точно узнаешь!»
ЧЕРНЫШЁВ. Мудрое замечание, Чупиков, недаром я с детства уважаю тебя за светлый 
ум. А вот ты, судя по твоему выступлению, усвоил другое: что на берегу зимой 
значительно безопасней, чем в открытом море. И те, кто с одобрением твою 
баранью… – прошу прощения, товарищ председатель! – твою дикую чушь слушали, 
тоже небось прикинули, что зиму лучше в своих городских берлогах пересидеть. 
Были морские волки – стали морские зайцы.
Шум в зале.
ЧЕРНЫШЁВ. Прошу прощения, если кого обидел, я ведь насчёт зайцев для юмора, 
чтоб вместе с вами посмеяться над весёлой шуткой. Только вот что скажу сразу: 
раз начали, значит, будем ловить рыбу зимой. Будем, душа из нас вон! А если кто 
до смерти перепугался, то на берегу тоже дел невпроворот, без работы не 
останутся. Вот объявление читал: в детских садах требуются воспитательницы.
Общий шум, выкрики: «Хромой черт!», «Правильно, так нас!"» «Лишить слова!»
ЧЕРНЫШЁВ. Большое спасибо, дорогие товарищи, за дружеские замечания, 
благожелательное внимание и чуткость. До новых встреч на наших собраниях!
Выступление Чернышёва произвело на меня двойственное впечатление.
Я не люблю, когда оскорбляют людей, вне зависимости от того, имеются или нет на 
то основания; я привык думать, что намеренно оскорбить, унизить может лишь 
человек скверный, с низменными чувствами, испорченный властью над кем-то и 
собственной безнаказанностью. Я ещё не готов был таким человеком считать 
Чернышёва, но в обидных насмешках, которыми он осыпал товарищей, угадывалось 
высокомерное: «Я вот не такой, как вы, я умнее, дальновиднее и смелее». А между 
тем в зале сидели капитаны, нисколько и ни в чём не уступавшие Чернышёву, – я в 
этом не сомневался, как и в том, что их сильно задели оскорбительные намёки.
Но в то же время я с совершенной ясностью, понял, что Чернышёв выступил таким 
образом не из одного лишь желания оскорбить и унизить, а для того чтобы резко 
сменить угол зрения на важнейший вопрос! И слова специально подобрал обидные – 
в трусости обвинил и огонь на себя вызвал, все для того, чтобы пробудить в 
капитанах самолюбие, заставить их забыть про мудрую осторожность и припомнить, 
что без риска никакие большие дела невозможны. А раз так, то выступление 
Чернышёва можно было трактовать совсем по-иному. Я, во всяком случае, решил 
пока что категорических оценок не делать, а подождать развитая событий.
Неожиданностей, впрочем, не произошло. Атмосфера в зале уже была такова, что 
предложение Сухотина, из-за которого разгорелся сыр-бор, ожидаемой поддержки не 
получило. Под одобрительные возгласы и аплодисменты ораторы громили Чернышёва 
за высокомерие и зазнайство, а тот сидел на своём месте, согласно кивал и,