кто воздержался?
По замыслу оратора, здесь всем полагалось вздохнуть с облегчением и улыбнуться. 
Но случилось совсем по-иному.
– Был у меня один знакомый, – ни к кому не обращаясь, вдруг оказал Ванчурин. – 
Как поддавал, норовил затеять драку, а потом лез целоваться.
– Петька Волчков, – догадался Чернышёв. – Смеху было, когда на Филю Воротилина 
полез!
– Петька ж у вас в механиках ходил, – вспомнил Ванчурин. – И парень не дурак, и 
механик хороший, а оказался слабак. Где он, Архипыч?
– План помогает выполнять одному приморскому предприятию, – ответил Чернышёв. – 
В неофициальной обстановке накопившиеся грехи смывает в ванне с холодной водой. 
Извините за шутку, Виктор Сергеич, это я специально, а то все серьёзные, как на 
похоронах.
Глаза Корсакова быстро бегали с одного лица на другое.
– Многих достойных людей погубила водка, – с пониманием и даже скорбью сказал 
он. – Однако не будем отвлекаться…
– Вот именно погубила! – подхватил Чернышёв. – Мы всегда умеете найти точное 
слово, иной раз хотел бы возразить, да не можешь. А почему погубила? Из-за 
нашего с вами доброго характера и всепрощенчества. Лежит себе пьяная харя в 
канаве, а мы: «Пьян, да умён, два угодья в нём!» Правильно, Паша…
– Архипыч, – не выдержал Ванчурин, – врежьте ему!
– … в газете пишет: «Пусть земля горит под ногами пьяниц и выпивох!» С другой 
стороны, если человек выпивает аккуратно… Был, Виктор Сергеич, у меня дед, не 
старший механик, которого мы в шутку называем Дедом, а всамделишный дедушка, 
батя моего бати, кочегаром, между прочим, на военном флоте служил. Борода – во, 
грудь как у Фили и ума палата, я потом вам его фотографию покажу. Водку дул, 
как воду, но дома, в кругу родной семьи. Откушает он, бывало, посадит меня, 
этакого пострелёнка, на колени и рассуждает: «Что, Лешка, человеку надо? 
Рюмашечку настоечки да графинчик водочки – вот человек и пьян; крылышко 
цыплёнка да полпоросенка – вот человек и сыт; мягкую подушонку да молоденькую 
бабёнку – вот человек и спит». А я ему…
– К черту! – Ванчурин встал, зло двинул кресло.
– Неужели не интересно? – удивился Чернышёв. – Ладно! – Он ударил ладонью по 
столу. – Время дорого, как правильно и метко указал Виктор Сергеич. Насчёт себя 
я совершенно с вами согласен: меня вы разделали под орех справедливо, а вот 
Пашу обидели зря, я бы на вашем месте перед ним извинился. Но это между прочим. 
Поздравляю вас, товарищи, с окончанием экспедиции! Выражаю искреннюю 
благодарность за долготерпение и самоотдачу и надеюсь, как говорится, на 
дальнейшие дружеские встречи.
Он подошёл к телефону, набрал номер.
– Антоныч, пусть Птаха спускает шлюпку… Да, весь научный состав с вещами… 
Свяжись с «Буйным», попроси трап подготовить.
Он доложил трубку на рычаги.
– Прошу, товарищи, спокойно, без особой спешки собрать вещи, будем переправлять 
вас на «Буйный». Не беспокойтесь, Васютин преотлично вас разместит, а через 
парочку дней встретимся в Вознесенской, подобьём, так сказать, бабки. Ещё раз 
искренне благодарю!
– Чтоб меня разорвало! – Ерофеев вскочил, задержал Чернышёва у самой двери. – 
Если вас оскорбили, зачем отыгрываться на нас? Не знаю, как другие, а мы с 
Алесем никуда не уйдём, у нас работы по горло.
– Экспедиция окончена, – сухо проговорил Чернышёв. – Ни к одному из 
присутствующих я не имею никаких претензий.
– Бросьте! – махнул рукой Кудрейко. – Не дети.
– Алексей Архипович нрав, – Корсаков поспешно встал. – Лично я предпочёл бы 
возвратиться на «Дежневе», но раз капитан приказывает, наш долг – повиноваться.
– А почему, почему приказывает? – неожиданно взорвался Баландин. Глаза его 
расширились, лысина пошла пятнами, уши запылали – в другой обстановке, наверное,
 это было бы очень смешно. – Теперь прошу выслушать меня!.. Алексей Архипович, 
пока вы не сядете на место, я не скажу ни единого слова.
Пожав плечами, Чернышёв вернулся к своему креслу.
– У меня есть предложение, друзья, точнее, даже не предложение… – сбивчиво 
начал Баландин. – Извините, я слишком взволнован, чтобы говорить связно, однако 
попытаюсь… Мне было до крайности неприятно слушать вас, Виктор Сергеич! – 
выпалил он. – Поскольку вы сами призвали не играть в дипломатию, скажу ещё 
определённее: выступили вы недостойно! Мне стыдно за вас, я испытываю острое 
желание умыться, словно вы не Алексея Архиповича, а меня обдали грязью! Он не 
счёл нужным перед вами оправдываться, не стану за него этого делать и я. Но 
слова, которые он из гордости не произнёс, сказать не постыжусь: да, нам нужна, 
необходима критическая точка, без неё тайна борьбы с обледенением разгадана не 
будет, и кто этого не понимает, кто боится за свою жизнь, может уйти!.. Прошу 
вас лишь об одном, Виктор Сергеич: уходите и не мешайте нам работать. Нет, не 
прошу, я требую – уходите! – Баландин встал, выпрямился во весь рост и 
незнакомым голосом прокричал: – Немедленно!
Корсаков сильно изменился в лице.
– Берете на себя не свойственные вам функции, Илья Михайлович, подумайте об 
ответственности.
– Вам действительно лучше уйти, Виктор Сергеич, – посоветовал Кудрейко и без 
улыбки добавил: – Об ответственности мы с Митей подумали.
– Вы крупный учёный, подхватил Ванчурин, – мы не имеем права подвергать вас 
опасности.