потеряешь пост, тяжким трудом завоёванное положение в жизни, можешь и не 
подняться. Тот, кто один раз уже швабрил буксир, понимает это лучше любого 
другого…
Так я сидел и страдал, развенчивая Чернышёва и с горечью думая, что 
единственное, о чём бы мне хотелось писать, так это о том, как он не выходил из 
шторма и вновь рвался к черту на рога за сорока тоннами льда. Но теперь, когда 
Чернышёв так пал в моих глазах, об этом не могло быть и речи, и я по-настоящему 
растерялся и приуныл. В последние дни я не раз отгонял от себя одну 
упадочническую мысль, а сейчас не стал: наверное, моё дальнейшее пребывание на 
«Семёне Дежневе» не имеет смысла. В самом деле, на кой черт мне здесь торчать? 
Каждый день одно и то же, чуть обросли льдом – со всех ног спешим в бухту, 
чтобы, упаси боже, не перебрать лишнего, все кругом довольны, никаких тебе 
проблем. Когда все довольны и всем хорошо, журналисту делать нечего, в раю наш 
брат наверняка либо сидит без работы, либо переквалифицируется на арфиста… 
Вернусь в редакцию, напишу двести-триста строк о том, что отличились старпом 
Лыков, боцман Птаха и так далее, дам парочку фотографий, интервью с Корсаковым 
и поищу тему поинтереснее и людей поярче. Ну, ещё раз пошепчутся, что Крюков 
неудачник, и пусть себе шепчутся…
В каюту просунулся Никита с шахматами под мышкой.
– Не помешал?
Я бросился ему на шею. Никита ничуть не удивился. Скользнув взглядом по 
разбросанным бумагам и блокнотам, он сочувственно вздохнул.
– Муки творчества, шалунья-рифма… Зря себя изводите, о нашей экспедиции 
достаточно написать три слова: «Пришёл, обледенел, удрал». Подробности смотри в 
диссертации Никиты Кутейкина на соискание учёной степени кандидата 
физико-математических наук.
– Никита, вы гений, – удручённо сказал я, расставляя шахматы. – Угодил в 
творческий кризис, как только вернёмся, буду списываться на берег.
– Вот повезло! – восхитился Никита. – Сдадите в своей квартире койку, пока 
билет на самолёт не достану? Я смешал шахматы.
– Рассказывайте, что у вас стряслось.
– А блиц? – спросил Никита.
– Бросьте, вам сейчас не до игры.
– А вы делаете успехи, – с уважением сказал Никита. – В самом деле, нет 
настроения.
– Но ведь у вас все хорошо, целый чемодан бесценных протоколов.
– Зря иронизируете, действительно бесценных, наши лабораторные данные блестяще 
подтверждаются натурными испытаниями.
– Я вовсе не иронизирую, рад за вас.
– А за себя? – спросил Никита. – Исповедуйтесь сначала сами.
– Вас понял, – сказал Никита. – «О господи, – взмолился юрист, – пошли мне 
кошмарное преступление!» Вам не повезло: экспедиция, которая так бурно началась,
 завершается под звуки флейты. Все живы-здоровы, никто даже не простудился, все 
удовлетворены: Чернышёв – тем, что его не сняли, экипаж – тем, что экспедиция, 
куда брали только добровольцев, проходит на удивление безобидно, научные 
работники – и говорить нечего: программа-минимум почти что выполнена, хоть 
монографии пиши. Один только корреспондент переживает, что персонажи не 
укладываются в сочинённую им схему. Знаете, Павел, мне даже не хочется вам 
сочувствовать, таким незначительным и выдуманным представляется ваше горе. 
Сколько дадите за совет? Хотя нет, на вас я наживаться не стану, дарю бесплатно.

– «Мы ничего не раздаём с такой щедростью, как советы», – пробормотал я. – Это 
не моё, это другой сказал, тоже умный человек. Ну, излагайте.
– Ваша схема, – важно изрёк Никита, – закономерно развалилась из-за 
неправильного попадания на главного героя: он не состоялся – взрыв, вспышка 
огня, ракета улетела – и совершенно справедливо развенчан. Будучи закоренелым 
технарем, рекомендую сменить забракованную схему на другую, или, другими 
словами, назначить на должность главного героя с окладом по штатному расписанию 
более колоритную фигуру.
– Кого? – спросил я. – Раю?
– Виктора Сергеича Корсакова. И не качайте головой, не намекайте взглядом на 
мою сыновнюю любовь к шефу и отцу Оли. Чем же, черт побери, он вас не 
устраивает? Давайте разбираться. Эмали Баландина десять раз проверены – 
замечательное средство защиты; Ерофеев и Кудрейко великолепно исследовали 
структуру, скорость нарастания и адгезию льда при различных стадиях обледенения,
 Корсаков и его аспирант – влияние обледенения на остойчивость судна. Уверяю 
вас, для первой экспедиции, – а за ней, по-видимому, последуют и другие – 
результаты получены отменнейшие. А благодаря кому? Благодаря Корсакову, который 
уберёг экспедицию от авантюр и дал ей возможность заниматься наукой. Чем не 
главный положительный герой?
Я снова покачал головой.
– Возможно, вы правы, я и не покушаюсь на его заслуги, но дело не в этом.
– В чем же?
– Даже не знаю, как вам объяснить… – я пощёлкал пальцами.
– А вы попробуйте, – поощрил Никита. – Ну, Корсаков… да говорите же, 
размышляйте вслух, господи! Недостаточно колоритен для вас, что ли?
– Я бы этого не сказал, человек он сильный.
– Сомневаетесь в его научной компетенции?
– Опять нет, если уж Илья Михалыч, Митя и Алесь безусловно признают его 
авторитет, то я и подавно.