безумным. Я смотрел на него и думал, что за изменчивым, как ветер на море, 
поведением этого человека, нарочито уважительным, а на самом деле 
пренебрежительным отношением к спутникам по экспедиции, скрывалась железная 
решимость навязать нам свою волю и любой ценой осуществить задуманную идею. А 
страшно мне стало потому, что я физически ощутил давящее превосходство его воли,
 полную свою неспособность что-либо ей противопоставить: ну что может сделать 
попавшая в водопад щепка? Я говорю о себе, а лучше бы сказать «мы»: на лицах 
моих товарищей читались такие же мысли.
И хотя нрава голоса я не имел и обязан был оставаться беспристрастным 
свидетелем, всей душой я склонялся на сторону Корсакова.
Теперь они не отрываясь смотрели друг на друга.
– Законная любознательность, – сказал Корсаков. – Я бы отнёсся к ней с полным 
уважением, если бы не одно обстоятельство.
– Какое же? – мрачно спросил Чернышёв. Впервые я увидел его без всякого грима: 
бескомпромиссный, абсолютно уверенный в себе, с холодным и даже жестоким 
взглядом.
– Если бы, удовлетворяя её, вы рисковали только своей жизнью.
Баландин импульсивно сжал рукой моё колено.
Чернышёв изменился в лице – хотя, бьюсь об заклад, он ждал именно этих слов.
– Кто ещё так думает? – с оскорбительным вызовом спросил он. И, не дожидаясь 
ответа, буркнул: – Впрочем, это не имеет значения: каждый желающий может 
покинуть судно.
Кудрейко присвистнул.
– Под зад коленкой?
– Ну зачем так грубо, – поморщился Ерофеев, – нам, может, ещё и пообедать дадут.
 Корсаков покачал головой.
– Не в вашей компетенции это предлагать, Алексей Архипович, состав экспедиции 
утверждали не вы. Воцарилась полная тишина. Чернышёв напряжённо о чём-то думал, 
кивал каким-то своим мыслям, а потом с силой ударил ладонью по столу – привычка,
 которая меня раздражала.
– Вы правы! – воскликнул он. – Приношу свои извинения – переборщил. Но от 
сорока тонн, простите великодушно, не отступлю. Тридцать у нас уже было, 
запросто вывернулись, а сорок нужно испытать. Вы же умные люди, поймите, очень 
нужно!
– Почему вы настаиваете именно на этой цифре? – оторвавшись от протокола, 
спросил Никита.
– А ты записывай, без тебя спросят! – прикрикнул Чернышёв. – Потому, что многие 
капитаны считают её критической.
– Ну а вы сами? – спросил Корсаков.
– Не знаю, у меня сорока тонн ещё не было. Но мы докажем – поверьте моей 
интуиции, докажем! – что при правильном управлении судном оно сохранит 
остойчивость!
– Допустим, вы, – Корсаков сделал ударение на последнем слове, – это докажете. 
И что же тогда?
– Тогда, – возбуждённо воскликнул Чернышёв, – мы победители! Мы будем знать 
все! Мы пройдём все стадии обледенения, от слабого до критического, по ходу 
дела испытаем различные средства защиты и первыми – первыми! – познаем, как 
спасать теряющее остойчивость судно! Черт побери, да как вы не поймёте, что это 
исключительно важно! Я проведу это на практике, вы дадите теоретическое 
обоснование – да нашей работе цены не будет! Сколько судов ушло под воду только 
из-за того, что не знали… Эх, – он потряс сжатыми кулаками, – не с того я с 
вами начал… В печати, Виктор Сергеич, публиковались отрывочные данные, а у меня 
– помнишь, Паша, я тебе заметки давал? – все собрано, я ведь этой статистикой 
специально занимаюсь, ну вроде хобби. Хотите, я вам почитаю докладную министру? 
Там про все главные случаи, вам будет интересно, честное слово! А ты, Никита, 
чаю нам пока что крепкого завари, брось протокол, я тебе копию записки дам. 
Чернышёв порывисто встал и вышел из салона.
– Слишком много патетики, – пробормотал Корсаков. – Страсти в научном 
эксперименте – вредная штука.
– Позвольте с вами не согласиться, – возразил Баландин. – Я имею в виду не 
данный конкретный случай, а общий принцип.
– До споров ли сейчас? – с упрёком сказал Корсаков. – Нам нужно держаться 
вместе. Как считаете, Митя?
– Насчёт патетики? – спросил Ерофеев. – Не знаю, много её или в самый раз, но 
мне понравилось.
– И мне, – признался Кудрейко. – Мы, конечно, не моряки, но…
Послышались торопливые шаги – вошёл Чернышёв со знакомой мне папкой.
– Вот! – Он сел в кресло, перевёл дух. – Про многие случаи вы и без меня знаете,
 здесь подробности интересны, подробности! – Он прокашлялся, развернул папку. – 
Это – введение, общие слова… начнём отсюда. Никита, сделай пометку – информация 
из докладной записки на имя министра, выдержки…
И Чернышёв, усевшись поудобнее, стал читать:
– Прежде чем перейти к практическим предложениям, считаю целесообразным 
ознакомить вас с получившими наибольшую известность случаями гибели судов от 
обледенения.
Зимой 1902/03 года в Северном море шесть немецких рыболовных траулеров «В. В. 
Иоганн», «Балтрут», «Георг», «Уранус», «Ниек» и «Комендант» в жестокой 
штормовой обстановке подверглись сильному обледенению, потеряли остойчивость и 
погибли вместе с экипажами. Зимой 1931 года в Баренцевом мори пропали без вести 
траулеры «Осётр», «Макрель» и «Союзрыба». Есть все основания предполагать, что