– Вам.
– Умница! – Чернышёв чмокнул губами. – Догадайся, что ответил своему старинному 
другу?
– Послали его подальше.
– Ясновидец! – выдохнул Чернышёв. – Я тебе потом напомню, дашь автограф. Однако 
тёмный лес только начинается. Мой разговор на мостике слышали, а раз так, весь 
экипаж знает, что «хромой черт» будет набирать лёд, и шлёт в мой адрес самые 
наилучшие пожелания. Теперь так. На борту, не считая меня, двадцать четыре 
человека. Ну собой – дело ясное, а другими я имею право рисковать? Тобой, Зиной,
 Лыковым? Подумай и скажи.
– Щепетильная ситуация.
Чернышёв выразительно посмотрел на меня.
– Я знал, на что иду, – быстро добавил я. – И другие тоже.
– Спасибо, утешил… Значит, так?
– Значит, так.
– Нынче ведь не война, Паша, – неожиданно мягко сказал Чернышёв. – Тебе хорошо 
– бобыль, пустоцвет, а Лыкова шесть человек ждут на берегу.
– Тогда выходите из шторма. – Я развёл руками: – Не пойму, чего вы хотите.
– Хорошо быть на свете нейтральным пассажиром, – позавидовал Чернышёв; вставая.
 – Ни хрена ты не понял, Паша… Ишь раскачало! К себе спускайся, на мостике и 
яблоку упасть негде… Стой, забыл! Окалываться начнём – послать за тобой али 
приказать не беспокоить корреспондента?
– Не будь вы, Архипыч, капитаном… – И я захлопнул за собой дверь.



Проверка боем (Окончание)

Озадаченный и злой, я спустился по трапу и хотел пройти в свою каюту, но меня 
перехватил Никита.
– Выгнали? – спросил я.
– Лучше звучит «предложили удалиться», – невозмутимо ответил Никита. – Они 
намекнули, что без цыплят обойдутся. Так что прошу в наш курятник.
Цепляясь за все, за что можно было уцепиться, мы пробрались в салон и уселись в 
кресла. Судно стремительно взмывало вверх, на мгновение, казалось, застывало и 
столь долго падало обратно, что замирало сердце.
– Кто-то хочет вдавить нас в море, – сказал я. – Тяжёлой лапой.
– Хорошее сравнение, – похвалил Никита, – Запишите, вам потом за него заплатят.
– Идите к черту, и без ваших шуточек тошно.
– Помогает. – Никита достал из кармана валидол. – Хотите?
– Самообман… – Я, однако, взял таблетку и сунул под язык. Организм мой слегка 
взбунтовался: подташнивало и болела голова.
– Что он вам заливал? – слишком уж равнодушно спросил Никита. – Наверное, как 
любит штормовать и бороться со стихией, – догадался он.
– Даже речи об этом не было, – сказал я. – Мы решали кроссворд.
– Все решили?
– Нет, одно слово осталось: спортивная игра из шести букв, начинается на «ф» и 
кончается на «л».
– Трудное слово, ничего похожего не слышал.
– Вот мы на нём и споткнулись.
Скрывая разочарование, Никита стал протирать очки. Без них его глаза казались 
совсем не плутовскими, скорее беспомощными. В сущности, он ещё мальчишка, хотя 
и аспирант. Впрочем, мальчишка, а осмотрительный, из тех, кто не любит делать 
ошибок – рационалист: станет зятем Корсакова, легко пойдёт по проложенной лыжне.
 Кто знает, может, это и будет первая его ошибка. Жениться нужно на ровне, 
расчёт никого счастливым не делал. Ладно, не мне мораль читать, мой-то опыт 
наверняка ему не пригодится. Я подумал о том, что уже полночь и самое время 
завалиться в постель, но разве в такую ночь уснёшь?
– Вы правы, заснуть не удастся, – сказал Никита.
– Черт возьми, – удивился я.
– А вы сначала закрыли глаза, потом открыли и чуть развели руками, – весьма 
довольный эффектом, пояснил Никита. – Люди почему-то склонны видеть чудо там, 
где имеет место элементарная наблюдательность. И вообще им всегда, во все 
времена очень хочется какого-нибудь чуда, недоступного их пониманию. Отсюда в 
прошлом Зевс и Дажбог, а сегодня летающие тарелки. Сыграем партию?
– Боюсь вам проиграть, голова побаливает.
– Вы боитесь другого. – Никита сделал умное лицо. – Шторма и всех сопутствующих 
штучек.
– Ещё чего!
– Зря храбритесь, Павел Георгич, это от незнания. Я же не боюсь признаться, что 
мне не по себе, мы уже тонн двадцать набрали.
– Не так уж и много.
– Опять от незнания, – строго указал Никита. – Во-первых, в шторм это довольно 
много, и во-вторых, Чернышёв решил не окалываться.
– Почему же?
– Говорит, что людей может смыть за борт, не хочет рисковать.
– Значит, так и есть.
– Лукавит! Бороться за живучесть судна нужно в любую погоду. Просто хочет 
набрать побольше льда.
– В этом тоже есть логика, – сказал я.