– Есть руль прямо…
Чернышёв явно был чем-то раздражён, и я не решался его спросить, зачем он меня 
позвал.
– Что-нибудь случилось? – шепнул я Лыкову.
Тот заговорщически кивнул в сторону капитана и прижал палец к губам.
– Степаныч, – оказал Чернышёв Лыкову, – повоюй за меня полчасика, курс тот же.
Он взял меня под руку и молча провёл в свою каюту, расположенную впритык к 
рулевой рубке.
– Вот сюда, – Чернышёв усадил меня в массивное кресло, а сам пристроился на 
диване. – Не упирайся, оно не поползёт.
– У вас посильнее качает, чем внизу, – сказал я, оглядываясь. В капитанской 
каюте мне бывать ещё не приходилось. Три на три метра, обычная морская койка 
«гробиком», письменный стол, диван, рундук и умывальник – вот и вся обстановка. 
Зачем он всё-таки меня позвал?
– Думаешь, я люблю качку? – пожаловался Чернышёв. – Мозги от неё тупеют, будь 
она проклята… Так Инна Крюкова – твоя жена?
Я с трудом удержался, чтобы не чертыхнуться. Вот зачем!
– Бывшая, я ж говорил, что не женат.
– Помню. От Марии радиограмму получил, с новостями. Довольна до смерти, платье 
знаменитой Инне Крюковой шьёт. Тебе привет.
– Спасибо.
Чернышёв выжидательно на меня посмотрел, я пожал плечами. Он не оригинален, 
многие находят удовольствие в том, чтобы информировать меня о каждом шаге 
знаменитой бывшей жены.
– Прости, если на мозоль наступил, – искренне сказал Чернышёв. – Все эти 
бесовки одним миром мазаны, и моя сдобная булка, и твоя раскрасавица. 
Встретились бы пораньше, дал бы тебе мудрый совет, которому дед меня научил: 
как завертит хвостом – делай ей ребёнка, вот тебе и два года передышки; видишь, 
снова лещей приманивает – строгай второго, третьего, с брюхом не очень-то 
попляшет!
Я невольно заулыбался.
– Может, пора и остановиться?
– Как кому, – проворчал Чернышёв, – у меня к лету четвёртый проектируется…
Он искоса на меня посмотрел, и мы расхохотались.
– Только так, – вытирая слезы, пробормотал Чернышёв, – иначе, брат, мне б свою 
бесовку не удержать… Ну их к дьяволу, Паша, это я для затравки, у меня ведь к 
тебе деликатный разговор. А почему именно к тебе – прямо скажу: во-первых, ты 
человек умный и не трепло, а, во-вторых, нейтральный, стоящий, как говорится, 
над схваткой. Это я, конечно, упрощаю…
– Длинное и довольно нудное предисловие, – сказал я.
– Согласен. – Чернышёв с силой ударил ладонью по столу. – Вот японский траулер 
перевернулся, Паша. Как думаешь, кто виноват?
– Капитан, конечно.
– Обывательская глупость. – Чернышёв сжал в ниточку и без того тонкие губы. – В 
Мировом океане, по данным Ллойда, гибнет ежегодно тысячи две судов. Так что, их 
капитаны – поголовно индюки? Капитаном лишь бы кого не поставят, капитан – это 
моряк с большой буквы, Паша. А рыбак, запомни – трижды моряк! Если у тебя мозги 
не бараньи, поймёшь, что я не набиваю себе цену. Мы не вылезаем из штормов, от 
которых сухогрузы и пассажиры драпают без оглядки, их капитаны в накрахмаленных 
рубашках щеголяют, а нам исподнее сменить некогда, помыться нечем: промысел, 
рыба идёт навалом, а пресной воды кот наплакал, стаканами выдаём… Встречаются 
два капитана, один щёголь, в белом кителе на мостике, в салон к пассажирам 
войдёт – морской волк, гром и молния! – а у другого руки как кувалды, 
огрубевшие от подвахт, мужик неотёсанный по сравнению с тем! Чернорабочие мы в 
море, зато знаем его, поверь, получше других… Японцы – рыбаки отменные, это ещё 
очень разобраться нужно, кто виноват…
– Так кто же всё-таки?
– Может быть, не кто, а что. – Чернышёв задумался, закурил. – Слишком быстро 
обледенел и потерял остойчивость. Бывает, Паша, люди делают всё, что в их силах,
 а сил не хватает, и чуда никакого не происходит… Ладно, все это и в самом деле 
предисловие. Полчаса назад я беседовал по радиотелефону со своим опекуном.
– С Васютиным, капитаном спасателя? Чернышёв кивнул.
– Мы старинные друзья, водой не разольёшь – как двух сцепившихся кобелей. Так 
он напомнил про свои полномочия и потребовал, чтоб мы шли в укрытие.
– Разве он имеет право приказать?
– Приказать, пожалуй, нет, а вот переложить на меня ответственность – вполне. 
Разговор-то занесён в вахтенный журнал.
– Как же наш эксперимент?
– А Васютину на него начхать, ему главное, чтоб мы целее были. За эксперимент с 
него не спросят, а за наше драгоценное здоровье шкуру спустят.
– И что же вы ему ответили?
– Погоди. – Чернышёв загасил сигарету и прикурил другую. – В связи с этим, Паша,
 возникает, как ты пишешь в газете, морально-этический вопрос. Помнишь, 
Перышкин на собрании спросил, сколько льда мы можем набрать?
– Вы ответили, что не знаете.
– Я и в самом деле не знаю. А теперь представь себе, что я ослушался товарища 
Васютина и погубил корабль. Кто будет виноват?
– Вы.
– Правильно. А если подчинюсь и уйду в укрытие, чтоб товарищ Васютин спал 
спокойно, кому воткнут шило за сорванный эксперимент?