обливали друг друга горячей водой, стараясь не мешкать ни секунды, ибо мыло 
едва ли не мгновенно прикипало к телу. Походники до сих пор не могут себе 
простить, что не догадались заснять этих борцов за санитарию и гигиену на 
цветную плёнку.
Слышу знакомое: «Вот черти, мошенники! Ну и стиляги!» – и с удовольствием 
смотрю на Ивана Тимофеевича Зырянова, которого Сидоров с огромным и 
нескрываемым сожалением отпустил с Востока лишь в самый последний день. 
Тимофеич сидит в окружении Фисенко, Зеленцова и Сироты, до неузнаваемости 
похудевших, но соорудивших на Востоке буровую вышку. Фисенко рассказывает о 
механиках Славе Виноградове и Феде Львове. Медлительный, флегматичный теоретик 
Слава и пылкий практик Львов спорили по десять раз в день, заставляя 
восточников хохотать до слез. Слава брал лист бумаги и размеренно, вдумчиво 
начинал объяснять, по какой схеме должна действовать дизельная.
ФЕДЯ (яростно жестикулируя), Чепуханичегоневыйдет!
СЛАВА (спокойно и даже ласково, словно ребёнку). Все получится отлично. 
Достаточно взглянуть на схему.
ФЕДЯ (с растущим возбуждением). Ничегокчертунеполучается!
Подождав, пока пе стихнет хохот, Валера продолжает:
– А Ваня Луговой, постоянный ночной механик Востока, как самолёты прилетали, 
ревел во все горло: «Па-адъем! Хванеру привезлы!» Или: «Па-адъем! На завтрак 
сосыски, яышныца» Встаём, а на столе манная каша…
Походники, Тимофеич, Фисенко со всей группой, Арнаутов и Терехов, лётный отряд 
– все они будут моими попутчиками на «Оби». А вот Юл остаётся в Мирном, ему 
ждать возвращения домой ещё целый год. Грустно расставаться с Юлом, но сам он 
полон оптимизма и заражает своим оптимизмом других.
– Ничего, недолго осталось терпеть, – успокаивает Юя слегка обескураженного 
Мишу Полосатова, – через несколько дней мы избавимсн и от Арнаутова, и от 
некоторых других кошмарных клиентов. И тогда, Миша, ты ещё увидишь небо в 
алмазах!
Юл кривит душой: инициатором розыгрыша был он, а не Арнаутов, который корчится 
от смеха и делает вид, что хочет залезть под стол. Дело было так. В медпункте 
зашёл – разговор о подарках, и Гена припомнил, что скоро, кажется, должен быть 
день рождения… (Гена назвал фамилию уважаемого в Мирном человека.) Миша тут же 
всполошился: перед этим человеком он чувствовал себя виноватым.
– Давайте ему что-нибудь подарим, – предложил он.
– Разумное предложение, – незаметно подмигнув нам, поддержал Юл. – Он любит 
делать зарядку с гирями. Я знаю тут по соседству одну беспризорную гирю, 
малость подкачавшую по форме, но зато двухпудовую по содержанию. Если взять 
наждак…
Тут же договорились, что драить гирю будет Миша, я придумаю надпись. Юл её 
выгравирует, а Гена добудет подходящую цепь, чтобы преподнести гирю как 
медальон.
И Юл приволок и вручил Мише до омерзения ржавую и грязную гирю.
Для Арнаутова эти несколько дней были праздником. Входя в медпункт, он замирал 
и с наслаждением слушал доносящиеся из коридора звуки: «ж-ж-ж-ж, ж-ж, ж-ж». Это 
Миша драил наждаком гирю, драил часами, с необыкновенным упорством и 
добросовестностью.
– Музыка! – тихо, чтобы не услышал Миша, стонал Арнаутов. – Шопен!
И лишь несколько минут назад из случайного разговора Миша узнал, что день 
рождения, к которому он так усиленно готовился, наступит месяцев через десять и 
что он, Миша Полосатов, стал жертвой возмутительного розыгрыша…
Мы едим, пьём, шутим, смеёмся, произносим многочисленные тосты, весёлые и 
торжественные (на каждый тост – глоток вина), но на нашем застолье лежит печать 
скорого расставания. Вчера я до глубокой ночи беседовал с Гербовичем. Это был, 
наверное, прощальный разговор. С подходом «Оби» у начальника экспедиции не 
будет ни одной свободной минуты. Впрочем, не только у него: все миряне 
раскреплены по отрядам, каждый точно знает, где и когда он будет занят. 
Прирождённый организатор, Владислав Иосифович совершенно не выносит 
бездельников; если человек не очень любит работать, ему лучше держаться 
подальше от экспедиции, которую возглавляет Гербович. Чрезвычайно скупой на 
похвалы капитан Купри говорил мне, что ему особенно импонирует чёткость и 
деловитость, с которыми действуют в самые ответственные моменты разгрузки 
кораблей люди Гербовича. В устах капитана, возглавлявшего «Обь» в шести 
антарктических экспедициях, это высокая оценка.
В ту ночь мы говорили о качествах, которыми должен обладать полярник.
– Об одном из них почему-то вспоминают редко, – размышлял Владислав Иосифович,
 – а я считаю его очень и очень важным. Полярник должен уметь ждать! Это, между 
прочим, далеко не простое дело. Уметь ждать – значит уметь отдать себя делу и 
товарищам. Не целиком, нет, полярник – прежде всего человек, с вполне понятными 
и простительными слабостями, но Антарктида мало подходящее место для того, 
чтобы проделывать «двадцать тысяч лье вокруг самого себя». Если бы вы остались 
с нами на год, то увидели бы, как полярники умеют ждать… Теоретически это 
выглядит так. Месяцев семь-восемь проходят более или менее спокойно, потому что 
где-то в глубине сознания каждого из нас таится совершенное убеждение в том, 
что никакая сила в мире не поможет тебе покинуть Антарктиду. Но вот наступает 
момент, когда из Ленинграда к нашим берегам уходит корабль и полярника покидает 
спокойствие. Ведь корабль идёт за ним, чтобы забрать его домой! Полярник 
работает, как и раньше, ест и спит, но по десять, пятьдесят, сто раз а день 
думает о том, что с каждым часом к нему приближается долгожданный, священный 
миг возвращения… Всех волнует, с какой скоростью идёт корабль, не случится ли