– Миша, скорее неси бутылку, здесь спирт.
Рустам вставал на дыбы и делал то, что и должен был делать на его месте 
настоящий хозяин; заставлял нас усиленно работать,
– Эксплуататор! – рычал на него Гена. – Работорговец! Буду жаловаться в 
профсоюз, затаскаю по судам.
– Жалуйся, жалуйся, – посмеивался довольный Рустам. – Тащи наверх два ящика с 
огурцами.
– Ой! – вскрикивал Гена. – Я, кажется, на банку с икрой наступил.
И, отомщённый, хохотал во все горло, глядя на перепуганного насмерть Рустама.
На Восток Рустама провожали дважды.
Сначала вылет в последний момент был отменён, и пришлось с проклятьями 
разгружать самолёт и снова везти продукты в тёплый склад. Через два дня погода 
наладилась, и Рустам улетел. Почти два месяца старший научный сотрудник и 
кандидат наук Ташпулатов занимался, по его словам, исключительно «ликвидацией 
существенных различий между умственным и физическим трудом – в пользу труда 
физического», и многие тонны грузов для Востока прошли через его плечи. На 
прощание начальник авиаотряда Шкарупин сделал Рустаму подарок: разрешил взять 
сверх загрузки сто килограммов сгущёнки, «раз её так любят на Востоке». Под 
шумок мы забросили на самолёт все двести килограммов. Обнимая друга. Гена 
восклицал:
– Я не поэт, но сегодня хочу говорить стихами: «Наконец-то я от тебя 
избавился!» Ребята, представляете? Придём домой – нет Рустама, ложись в постель 
и спи спокойно, дорогой товарищ!
А наутро весь Мирный снова смеялся. Оказывается, Рустам, как полномочный 
министр, с борта корабля дал телеграмму Гербовичу: Покидая Мирный, горячо 
благодарю…» и так далее, как в таких случаях пишут министры.



Прощальный ужин

Гербович ввёл в Мирном такой обычай: на праздники все столы в кают-компании 
сдвигаются.
И мы сидим за одним большим столом – уютно, подомашнему. Сегодня у нас столько 
праздников, что как бы не запутаться. Сегодня День Советской Армии и, значит, 
День мужчин на нашем мужском континенте («Перед кем будешь гордиться, что ты 
мужчина? Перед пингвинами?» – иронизируют над собой ребята) – это раз; 
возвратился из похода санно-гусеничный поезд Зимина – это два; Евгению 
Александровичу Зимину пятьдесят лет – это три; прилетели в Мирный все 
сезонникивосточники, и полёты на Восток завершены – четыре и пять. Да, прошу 
прощения, чуть не забыл: аэрологи Смирнов и Шелепень так вдохновенно запустили 
радиозонд, что километра на полтора побили рекорд, заработав себе бессмертную 
славу и бутылку коньяку – это шесть, не так ли?
Несмотря на обилие праздников, норма остаётся неизменной: одна бутылка вина на 
троих. Поэтому особым вниманием окружены непьющие товарищи, эаполучить которых 
в свою тройку – большая удача. И вокруг трезвенников постоянно плетётся сеть 
интриг, а уважение, которым они пользуются (до праздника, разумеется), граничит 
с благоговением. Молодые, полные сил ребята – что для них стакан вина в неделю? 
Но Гербович неумолим и твёрд, ибо в нетрезвом виде ходить по Мирному немногим 
менее опасно, чем по минному полю: с одной стороны – зона трещин, с другой – 
ледяной барьер, за которым море… Впечатляет и личный пример начальника 
экспедиции: за весь праздничный вечер Владислав Иосифович едва ли выпил 
полстакана сухого вина.
У сегодняшнего праздничного ужина есть ещё одна особенность: для нас, 
сезонников, он прощальный. «Обь» уже на подходе, наши чемоданы сложены, в 
Мирном мы гости.
И в кают-компании – смешанная с весёлостью грусть, как всегда бывает на 
полярных станциях, когда одни возвращаются домой, а другие остаются зимовать.
Общее внимание обращено на Зимина и его «адских водителей». Больше года прожили 
они в Антарктиде и преодолели в двух походах на Восток и обратно шесть тысяч 
километров труднейшей на земле дороги. Вчера мы встречали походников, обросших 
бородами, худых и исступлённо мечтающих о бане «с наждаком и рашпилем».
А сегодня, отоспавшиеся, бритые и чистые, в ослепительно белых рубашках с 
галстуками, они сидят рядом с нами, чокаются и смеются – «держат марку»: 
смотрите, мол, всего сутки отдохнули, а можем посидеть в компании не хуже людей.
 Рыжебородый инженер-механик Лева Черепов подтрунивает над Юрой Шевченко, 
врачом, который в целях личной гигиены и для закалки не раз выскакивал из балка 
босым и бегал по снегу.
– Доктор Шевченко: «Босиком по Антарктиде!» – ораторствует Лева, – Или нет, это 
недостаточно научно для докторской диссертации. Лучше озаглавить так: «Мытьё 
ног в Антарктиде путём пробегания босиком при температуре минус пятьдесят 
градусов».
Шевченко, как всегда, невозмутим и не реагирует на насмешки, хотя они могут 
вывести из себя даже святого. Стоит доктору выйти из дому, как первый встречный 
считает своим долгом сделать до крайности удивлённый вид: «Что с тобой, Юра? 
Почему ты… в сапогах?»
Лева Черепов острит, не подозревая о том, что через год, во время следующего 
санно-гусеничного похода на Восток, сам вместе с тем же Шевченко и Геной 
Басовым затеет совершенно уже невиданное в условиях похода мероприятие. Эти 
отчаянные ребята, намылившись в балке, выскакивали нагишом на лютый мороз и