лёгким румянцем, как знаток, эта зловещая Кассандра, вновь пророчествовал:
– Сороковые широты – пробовали? Готовься, братва, звать маму. Десять раз их 
проходил – десять раз выворачивался наизнанку. Помню одного чудака, косая 
сажень в плечах, мастер по штанге. Как вышли из штормяги – скелетом мог 
работать в анатомическом музее.
– И там никогда не бывает штиля? – стонали новички.
– В сороковых широтах?! – Знаток начинал имитировать умирающего от смеха 
человека. – Тогда рубите меня на филе и бросайте акулам!
Неистовые, бушующие, опаснейшие для мореплавателей сороковые широты встретили 
нас так, словно решили искупить свою вековую вину перед человечеством. В жизни 
ещё я не видел столь абсолютно спокойной водной глади. Взяв на камбузе ножи для 
обработки мяса, мы пошли разыскивать знатока, но тот наглухо заперся в каюте. 
Не хотелось ломать дверь – вот единственная причина, которая лишила местных 
акул вполне заслуженного ими лакомства.
– Сороковые – пустяки, – вещал знаток, когда ножи были отнесены обратно на 
камбуз. – Вот пролив Дрейка – это да! Помню одного чудака…
– …такого же отпетого брехуна, – подсказывали уже обстрелянные новички.
– Как желаете, моё дело – предупредить, – сухо говорил знаток. – Так вот. 
Прошлый раз, помню, мы входили…
– …в пивную…
– …в залив Дрейка, волны были высотой…
– …с Эльбрус!
– Тьфу! Пропадайте пропадом!
Над знатоком хохотали, и зря: в проливе Дрейка нас действительно тряхнуло, 
только на обратном пути.
Мы оставили за собой Бискайский залив и вошли в Атлантику. С каждым часом 
становилось все теплее. Минуло десять дней – и мы из осени забрались в лето, 
которое через две недели сменит зима, то есть не зима, а лето, поскольку в 
Антарктиде все наоборот. Привычный с детства календарь полетел вверх тормашками 
– какая-то лихая пляска времён года.
Все повеселели. Вчера днём на палубе стучали топоры – под руководством боцмана 
Алексеева из досок и брезента сооружались два бассейна. Двадцатые числа ноября, 
в Москве на зимние пальто переходят, а мы гладим шорты.
Утром Игорь Петрович Семёнов уволок меня на верхнюю палубу наслаждаться 
восходом солнца. Сначала на горизонте виднелась преломляющаяся багрово-жёлтая 
полоса, и вдруг без всяких предупреждений из моря вынырнул и начал быстро 
увеличиваться в размерах золотой диск. Зрелище для богов.
– Красотища? – спросил Игорь Петрович.
– Здорово, – согласился я.
– Ну тогда будет не так обидно, – сказал Игорь Петрович.
– Что не будет обидно? – спросил я.
– Стирать рубашку, – пояснил Игорь Петрович.
Я отскочил от троса, на который изящно опирался – так и есть, рубашка в мазуте, 
масле и ещё какой-то дряни! Терпеливо подождав, пока я не кончил оскорблять 
трос, Игорь Петрович произнёс.
– «Стал на ноги человек. Подпоясывался не лыком по кострецу, а московским 
кушаком под груди, чтобы выпирал сытый живот». Откуда? О ком?
– Том первый, Ивашка Бровкин начал делать карьеру, – без раздумий ответил я. – 
Ваша очередь: «Хотя Имярек уже по смеху угадал, что приехал не на беду, но 
продолжал прикидываться дурнем… Мужик был великого ума…»
– «Мужик был великого ума…» – Игорь Петрович даже языком поцокал от 
удовольствия. – Музыка!
– Нет, не выкручивайтесь, говорите откуда, – допытывался я.
– Каждый ребёнок знает, – отмахнулся Игорь Петрович. – Пётр с Алексашкой и 
собутыльниками приехал к тому же Ивашке Бровкину сватать Саньку. Посложнее 
вопросы задавайте, вольноопределяющийся!
Как-то в одном разговоре случайно выяснилось, что мы оба – Игорь Петрович и я – 
любим одни и те же книги: «Петра Первого» и «Похождения бравого солдата Швейка».
 Отныне, встречаясь, мы изо всех сил старались уличить друг друга в невежестве, 
но без особого успеха, так как книги эти были читаны раз по двадцать и местами 
запомнились чуть ли не наизусть. Меня Игорь Петрович прозвал 
«вольноопределяющимся» – в честь незабвенного батальонного историографа Марека, 
и постоянно подшучивал над моими блокнотами. Стоило ему увидеть, что я делаю 
какую-либо запись, как он начинал декламировать:
– Пишите так: «Визе» летел по волнам навстречу опасности и судьбе. Под натиском 
бури трещали борта и прочие снасти. Владимир Санин орлиным взором окидывал 
бушующее море. «Вперёд! – восклицал он. – К полюсу! Я не боюсь тебя, айсберг!»
– «Вы знаете меня только с хорошей стороны!» – цитатой огрызался я
– «Осмелюсь доложить, что я не хотел бы узнать вас с плохой стороны!» – 
парировал Игорь Петрович.
Между тем верхняя палуба оживала. Послышался плеск воды: старпом поливал себя 
из шланга. Борода и бакенбарды, окаймлявшие лицо старпома, обильно 
татуированная грудь, делали его похожим на стивенсоновского пирата.
А вот и два закадычных друга, инженеры-механики Лев Черепов и Геннадий Васев, 
мои соседи по столу в кают-компании и будущие приятели. С первых же дней 
морского путешествия они начали быстро и уверенно полнеть, да так, что 
спортивные костюмы уже обтягивают их, как перчатки. Вот друзья и бегают, и 
приседают, и гири толкают, что, на мой взгляд, помогает им не столько 
сбрасывать вес, сколько нагуливать аппетит: через подчаса за завтраком они 
будут творить чудеса.