Берег обрывается отвесным ледяным барьером, прикрытым снежной шапкой. Здесь 
рекомендуется вести себя сдержанно и по возможности не зевать, ибо падение с 
барьера на припайный лёд – а такие случаи, увы, бывали – сулит до 
чрезвычайности мало хорошего. Лишь в одном месте, на мысе Мабус, барьер пониже, 
и на припай спускаются отсюда.
На Комсомольской сопке стоит огромная цистерна, верх которой образует смотровую 
площадку. Лучшего обзора для любознательного зеваки и придумать невозможно. 
Впереди, насколько хватает глаз, льды и впаянные в них айсберги: столообразные 
и пирамидальные, карликовые и гигантские, строго геометрических очертаний и 
бесформенные. На них можно смотреть долгими часами (если больше нечего делать). 
Ощущаешь гордость (вот куда забрался!) и радость (слава богу, не навсегда, а на 
сезон).
Кроме айсбергов, составной частью пейзажа являются и несколько островков. Об 
одном из них сейчас и пойдёт речь.
Утром тридцатого января, очнувшись от своего богатырского сна, я установил, что 
сделал это исключительно своевременно. Проваляйся я в постели ещё час-другой – 
и потом мог бы всю жизнь рвать на себе волосы. Но я встал, пошёл умываться, и 
меня окликнул начальник экспедиции.
– Припай трещит, – сообщил он, снаряжая кинокамеру. – Сегодня, пожалуй, 
последняя возможность увидеть пингвинов в их резиденции. Завтра припай 
вскроется и выход на лёд будет запрещён. Если хотите, можете пойти с нами.
Горячо поблагодарив Владислава Иосифовича за приглашение, я помчался в 
кают-компанию завтракать. За столом сидели Григорий Мелентьевич Силин, 
заместитель Гербовича, и начальник отряда геофизиков Рюрик Максимович Галкин. 
Они чинно ели манную кашу.
– Идёте к пингвинам? – удивился Силин. – Ну, ну… Я бы на вашем месте трижды 
подумал.
– Сегодня ничего не стоит провалиться, – уточнил Галкин. – Сверху снежок, а под 
ним вода.
– Знал я одного, – припомнил Силин. – Тоже хотел посмотреть на пингвинов…
– Да-а… – вздохнул Галкин. – Ну до свидания… Может, ещё и увидимся…
– Неужели так опасно? – с искательной улыбкой спросил я.
– Ну как вам сказать… – задумчиво произнёс Силин. – В случае удачи… Вы ведь не 
один пойдёте? Вытащат как-нибудь.
Манная каша застряла у меня во рту. Галкин прыснул, а Силин осуждающе на него 
посмотрел…
С барьера мы спустились по лестнице. Припай дышал: лёд поднимался и опускался, 
всхрапывая и тяжело втягивая в себя воздух. Паутинками разбегались трещинки, к 
которым я ещё на дрейфующей станции привык относиться с большим уважением. По 
такому льду мне ещё гулять не приходилось, и, честно говоря, я был слегка 
озадачен. Скажи Гербович: «Пожалуй, нужно возвращаться», – и вряд ли он нашёл 
бы подчинённого, который с большим энтузиазмом выполнил бы это указание. Но 
Владислав Иосифович невозмутимо шествовал впереди, а мы гуськом шли за ним, не 
обгоняя: не столько потому, что обгонять начальника экспедиции неприлично, 
сколько потому, что весил он значительно больше каждого из нас, и было ясно, 
что там, где пройдёт начальник, пройдут и остальные.
На льду валялись тюлени. Разодетые в пух и в прах в модные нерповые шкуры, они 
дремали на солнышке – занятие, доставлявшее им явное удовольствие. При нашем 
появлении они сонно поднимали головы, тупо соображая, как отнестись к новым 
знакомым, а сообразив, плюхались в ближайшую полынью и высовывали оттуда 
обиженные морды, бормоча про себя: «Грелись спокойно, никому не мешали – и на 
тебе, навязались на наши головы». Лишь один изысканно одетый франт оказался 
философом – так хорошо было ему валяться на тёплой льдине. Он сонно поглядывал 
на нас восточными чёрными глазами и со снисходительным презрением позировал – 
понимал, бродяга, что ему всё равно ни одной карточки не пришлют.
Когда мы оказались на ближних подступах к острову Фулмара, пингвины выслали 
навстречу парламентёров. Десятка полтора чопорных джентльменов, облачённых в 
черно-белые фраки, приблизились к нам, внимательно осмотрели и, не 
поздоровавшись, повернули обратно. Видимо, таков у них обычай, и не будем 
судить их строго: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Биолог Виктор 
Каменев, наш гид, изучающий пингвинов уже вторую экспедицию, сообщил в утешение,
 что даже с ним, казалось бы, своим человеком, пингвины далеко не всегда 
раскланиваются. Так, буркнут себе под нос что-то вроде: «Ходят тут всякие…» – и 
показывают спину.
Остров Фулмара, это нагромождение отшлифованных ледниками скал и валунов, был 
сплошь усеян пингвинами Адели. Вам не доводилось бывать на восточном базаре, 
где тысяча продавцов разрывает на части сотню покупателей, выстреливая при этом 
миллион слов в минуту? Представьте себе ещё, что в различных углах базара в 
этот момент ловят дюжину воришек. Так вот, по сравнению с островом Фулмара на 
том базаре стоит больничная тишина. На своём веку я немало прожил в 
коммунальных квартирах, всякого насмотрелся, но таких склочников, как адельки, 
ещё не видел. Просто диву даёшься! Выйдя из дому на прогулку в небольшой 
компании, пингвин подтянут и неразговорчив, он ведёт себя со сдержанным 
достоинством, ни на йоту не отступая от правил хорошего тона. И тот же самый 
пингвин, которого и по плечу не решишься похлопать, опасаясь презрительного «Не 
забывайтесь, милейший!», сразу же превращается в развязного скандалиста, стоит 
ему вернуться домой. И таких «фруктов» на острове многие тысячи!
А дети? Яблоко от яблони недалеко падает: одетые в коричневый пух сорванцы, 
дурно воспитанные уличный мальчишки переворачивают остров вверх дном. Они 
толкаются, дерутся, орут благим матом, натравливают друг на друга родителей и