квадратных километров самой суровой в мире пустыни!
А в Мирном можно увидеть землю: из-под снега выступают обнажённые скальные 
породы. В Мирном – два десятка домиков, целый посёлок. Повсюду расхаживают люди,
 иногда даже без каэшек, в одних куртках, потому что в полярное лето здесь 
бывает плюсовая температура. Летают поморники, бродят пингвины. В Мирном лают 
собаки! Сказочное удовольствие для человека услышать благородный собачий лай. 
Другой мир!
Через месяц наступит антарктическая осень, потом зима, начнутся морозы и едва 
ли не сильнейшие на континенте пурги. Скроется на полгода солнце, уйдёт на 
Родину последний корабль, разгонятся до пятидесяти метров в секунду ветры, и 
миряне от домика к домику будут передвигаться ползком либо на полусогнутых – не 
отпуская от себя закреплённые на столбах леера. Но это произойдёт потом, а пока 
Мирный в глазах отставного восточника – земля, цивилизация и, главное, пункт, с 
которого начинается возвращение домой.
Но расскажу о своей первой встрече в Мирном. Итак, втягивая в себя чудовищные 
порции воздуха, я вышел из самолёта на посадочную полосу. Навстречу шагал 
бородатый грузчик в одной ковбойке. Бородач сбросил с плеч ящик и пригласил 
меня в свои объятия. Растроганный, я принял приглашение, думая про себя, какой 
хороший у туземцев Мирного обычай – радушно встречать незнакомого гостя. 
Туземец потёрся о моё лицо бородой, которую я почтительно чмокнул, и прогремел 
над моим ухом: «Привет, Володя!» Это был Рустам Ташпулатов, микробиолог, 
кандидат наук и ныне один из лучших грузчиков Мирного. На широкие плечи Рустама 
Сидоров возложил ответственность за доставку грузов на Восток. С глубоким 
сочувствием выслушал я монолог, в котором бедный микробиолог излил свою душу.
– В то время как на Востоке все занимаются своей научной программой, – воздев 
руки к солнцу и взяв его таким образом в свидетели, взывал Рустам, – я каждый 
день таскаю мешки, ящики и доски… Федя, укрой картошку!.. Вместо того чтобы 
изучать микрофлору в уникальных условиях Востока, я уже целый месяц ругаюсь с 
лётчиками из-за каждого килограмма. Когда это кончится?.. Федя, в этом ящике 
яйца, а не гаечные ключи!.. Сердце кровью обливается. Кстати, я должен был уже 
взять у каждого восточника на анализ венозную кровь. Ведь в период 
акклиматизации это бесценный научный материал!.. Федя, макароны в последнюю 
очередь!
Федя Львов, механик-водитель и ветеран Востока, – главный помощник Рустама, 
Федя – кандидат в члены созданного в период Двенадцатой экспедиции Клуба «100», 
в который принимались полярники весом от центнера и более. При своей огромной 
массе Федя, однако, достаточно подвижен, ловок и, что очень важно для грузчика, 
умеет находить общий язык с лётчиками.
Поругавшись с Федей, Рустам возвратился ко мне. Я заверил его, что на Востоке 
сейчас строительная лихорадка и он, Рустам, занимался бы там не столько 
микрофлорой, сколько плотницкими работами. Строят домики, дизельную, новую 
кают-компанию, и главное требование, которое Сидоров предъявляет научным 
работникам, – поточнее забивать гвозди. И забить их нужно до наступления 
мартовских морозов. К тому времени Рустам как раз успеет выполнить свою миссию 
грузчика и прилетит на Восток, где ребята только и ждут, как бы отдать на 
анализ венозную кровь и все прочее, необходимое для успешного развития 
микробиологической науки.
Успокоенный Рустам побежал загружать самолёт, а я вместе с лётчиками сел в 
вездеход и отправился в Мирный. Несколько минут езды – и меня вместе с вещами 
выгрузили у входа в какое-то подземелье. Я спустился по лестнице вниз и 
столкнулся лицом к лицу с выходящим из своего кабинета Владиславом Иосифовичем 
Гербовичем. Он испытующе посмотрел на захмелевшего от кислорода гостя и, видимо,
 понял, что общаться тот может только с подушкой. Поэтому, не обращая внимания 
на мои довольно-таки неуверенные протесты, начальник ввёл меня в крохотную 
комнатушку и велел отдыхать. Бормоча про себя: «Зачем отдыхать, вот ещё – 
отдыхать, что я, в санаторий приехал?» – я кое-как сорвал с ног унты, сбросил 
каэшку, рухнул на постель и проспал двадцать часов подряд.



Остров пингвинов

О Мирном много писали. Читатель, знакомый с превосходными книгами Трешникова, 
Смуула и Пескова, знает, что расположился Мирный на берегу моря Дейвиса между 
двумя сопками, Комсомольской и Радио. С Мирного началось освоение Антарктиды 
советскими полярниками. В феврале 1956 года на этот, тогда ещё пустынный, берег 
пришли люди и, к превеликому удивлению нескольких тысяч пингвинов, развили 
бурную деятельность. Со времени первых зимовок Мирный неузнаваем. В наше время, 
когда города и посёлки растут вверх, он ушёл вниз – жилые дома, образующие 
улицу Ленина, давно занесены многометровым слоем снега. Так что ныне 
обсерватория Мирный – посёлок подземный, вернее, подснежный, наверху торчат 
лишь макушки тамбуров размером с небольшой курятник, что сдают в окрестностях 
Москвы дачникам в разгар сезона. Правда, несколько домов не засыпаны и гордо 
возвышаются на поверхности – необъяснимая аэродинамическая загадка.
С разных сторон Мирный окаймляют зоны ледниковых трещин. Прогуливаться в этих 
зонах – занятие бесперспективное, ибо глубина трещин, как говорят в Антарктиде,
 – «до конца географии». Через посёлок проходит Южный полярный круг, о чём 
свидетельствует столб, врытый в снег специально для фото– и кинолюбителей. По 
количеству израсходованной на него плёнки этот столб занимает второе место в 
мире (после Эйфелевой башни).