– Никитичу – ура!
И пошли тосты за Новый год, за Родину, за тех, кто ждёт, за главного строителя 
Востока Василия Сидорова, по символическому глотку – за всех нас по очереди.
Шампанского не осталось, на спирт было противно смотреть, и началась очередная 
осада инженера-механика Ивана Тимофеевича Зырянова.
Тимофеич – один из удивительнейших людей, которых я встретил в Антарктиде. 
Уверен, что ни один восточник не предъявит мне претензий за такое утверждение: 
никого на станции так не любили, ни к кому не тянулись с такой сыновней и 
братской нежностью, как к Тимофеичу. Он остаётся с нами на сезон и будет одним 
из главных персонажей дальнейшего повествования. А сейчас я хочу только 
рассказать, почему на него велась атака.
Тем, кто остаётся с вами на сезон – магнитологу Валюшкину, механику-водителю 
Марцинюку и Зырянову, мы привезли посылки от родных, остальные ребята получат 
их на «Визе». И вот следопыты из старой смены пронюхали, что Тимофеич оказался 
владельцем нескольких бутылок коньяка, по которому все успели соскучиться. И по 
ночам у постели, на которой возлежал коньячный Крез, проходили эстрадные 
представления.
– Так что тебе спеть, Тимофеич? – льстиво спрашивали следопыты, бряцая гитарами.

– Черти, мошенники, брысь отсюда! – негодовал Зырянов.
– Частушки или серенаду? – настаивали «мошенники». – Может, стихи почитать? 
Чечётку отбить?
Сознавая безвыходность своего положения, Тимофеич сдавался и заказывал музыку: 
«На купол брошены», «Топ-топ» в честь любимого внука и что-нибудь 
душещипательное. Понаслаждавшись, он вытаскивал бутылку, и «черти», радостно 
подвывая, удалялись к себе. При помощи такой хитроумной тактики они за три ночи 
выманили у Тимофеича три бутылки, но, по их сведениям, гдето в недрах 
зыряновского чемодана хранилась четвёртая. И дело кончилось тем, что Тимофеич, 
выслушав очередную серенаду и обозвав её исполнителей «гнусными вымогателями», 
ушёл за последней бутылкой.
За столом стоит сплошной стон. Это начались воспоминания.
– Лет десять назад на одной из полярных станций Новосибирских островов, – 
рассказывает ионосферист Юра Корнеев, – проводили инвентаризацию имущества. 
Составили, как полагается, ведомость и передали по радио в Севморпуть. 
Перечислили все предметы, даже «коня спортивного», на котором занимались 
гимнастикой несколько энтузиастов. Проходит неделя, и над станцией появляется 
самолёт, сбрасывает какие-то тюки. Распаковываем – и не знаем, плакать или 
смеяться: сено! Стоим обалдевшие, а к нам бежит радист, ревёт белугой, 
захлёбывается: «Читайте, ребята! Воды! Умираю в страшных судорогах!» Читаем: 
«Категорически приказываю спортивных лошадей отныне на станцию не завозить без 
особого разрешения»!
– В Пятую антарктическую экспедицию я зимовал в Мирном, – вспоминает Нарцисс 
Иринархович Барков. – Как-то для проведения гляциологических и других научных 
работ мы, несколько сотрудников, полетели на остров Победы – сидящий на мели 
айсберг огромных размеров площадью в тысячи две квадратных километров. Там, 
кстати, нас прихватила самая сильная на моей памяти пурга
– 55 метров в секунду, и вообще пришлось поволноваться: продукты кончились, 
погода нелётная, а до Мирного – сто пятьдесят километров… Но не об этом речь.
Для того чтобы подвести итог своей работы, мы вывезли с острова образцы снега и 
сложили в холодном погребе. Передохнули денёк, приходим в погреб – нет снега. 
Волосы дыбом! Проводим расследование, следы ведут к повару. Оказалось, ему 
нужно было срочно остудить компот, зашёл, увидел какой-то снег, проверил – 
чистый, и бах его в котёл!
Рассказ Баркова вызывает озабоченность у ребят из старой смены: по просьбе 
французских учёных они взяли с определённых глубин пробы снега и запаковали его 
в мешки. На «Визе» мешки будут лежать в холодильнике, а в Гавре их сдадут 
французам. Мы смеёмся: уникальная транспортная операция! Я ещё не знал, что 
через некоторое время сам буду помогать перевозить снег за двадцать тысяч 
километров и трястись от ужаса, что он может растаять.
– Миша, айс-крим!
– Где? – взвивается над столом Майкл и вприпрыжку бежит к бачку, потрясая 
чашкой.
– Попробуйте, – искушает меня Сергеев, – а то потом будете жалеть. Почему? А 
потому, что не сможете написать: «Я в присутствии свидетелей наслаждался, 
зажмурив глаза, мороженым на Полюсе холода!»
И последнее воспоминание об этом вечере.
Торжественно и со всей ответственностью заявляю: никогда и нигде не получал я 
такого новогоднего подарка, как в эту памятную ночь.
Его предыстория такова. Вечером мы распределили обязанности: старая смена 
готовит новогодний стол и берет на себя обслуживание, а новая – моет наутро 
посуду и прибирает помещение. Первый пункт соглашения был выполнен безупречно. 
А когда пришло время и нам платить по счёту, Александр Никитич Артемьев 
взглянул на нас, жалких гипоксированных элементов, похудевших и синих, как 
недоразвитые цыплята, и сказал своим ребятам:
– Разгоняйте этих великомучеников по постелям, приберём сами.
Мы пытались было протестовать, но нас силой выдворили из кают-компании и 
уложили на койки.