«Возьмём мы швабры новые…»

Мы остались одни. И снова непогода: едва самолёты со старой сменой приземлились 
в Мирном, как замела пурга.
Никак не хочет Антарктида позволить Востоку начать нормальную жизнь. Половина 
наших товарищей все ещё волнуется в переполненном Мирном и у моря Дейвиса 
проклинает погоду.
Мы одни, и многие из нас слабы, как мухи. Особенно тяжело Саше Дергунову. Он 
единственный на станции метеоролог, и ему замены нет. Четыре раза в сутки Саша 
должен хоть ползком, но добраться до метеоплощадки, снять с приборов показания, 
обработать их и передать радисту. Но у Саши оказался твёрдый характер, и он 
самолюбив: ни одной жалобы от него не услышишь. Валерий по нескольку раз в день 
заставляет его дышать кислородом и сам понемногу вникает в метеорологию: на 
Востоке всякое может случиться, а дублёра взять будет неоткуда.
Дышат кислородом тоже незаменимые Гера Флоридов и повар Павел Смирнов. И даже 
Иван Луговой: поработал на свежем воздухе без подшлемника… Остальные держатся, 
хотя спим мы плохо и не проявляем присущей полярникам активности за обеденным 
столом. И лишь на двоих из нашей смены приятно смотреть.
Ни минуты не сидит без дела Борис Сергеев, добывает водород, вместе с Фищевым 
запускает аэрозонды, следит за их полётом по локатору, помогает механикам, 
монтирует радиопеленгатор и, когда нужно, перевоплощается в грузчика.
– Побереги своё красноречие, док, – ухмыляется Борис, когда Валерий обвиняет 
его в возмутительном нарушении режима. – Я же говорил, что на мне с первого дня 
можно будет возить воду. Как и на тебе, Валера. Чем мы с тобой не пара гнедых?
В самом деле, на этой парочке отдыхает глаз: молодые, крепкие, полные жизни 
ребята. Борис высок и аскетически худ, в нём нет ни единого грамма лишнего жира.
 «На мыло не гожусь», – пошучивает он. Такие люди часто бывают на редкость 
выносливыми, и к Борису это относится в полной мере: своей самоотверженной 
работоспособностью он поражал даже видавших виды полярников.
Валерий Ельсиновский ниже ростом, но широк в плечах и превосходно сложен 
физически. В прошлом альпинист-разрядник, он легче других справился с горной 
болезнью и, как всякий врач на полярной станции, вечно «на подхвате» – главным 
образом в роли грузчика. Валерий очень красивый брюнет, и бородка а-ля Ришелье, 
которую он начинает отращивать, очень ему идёт. Весёлый и общительный «док» 
обладает стихийной центробежной силой, к нему вечно тянутся, и медпункт, в 
котором мы с ним живём, неизменно заполнен посетителями, отнюдь не только 
пациентами. К последним, кстати, Валерий относится своеобразно. Его медицинское 
кредо – заставить пациента ухмыляться по поводу собственного недомогания.
По себе знаю, что это помогает куда лучше, чем сочувствие, которое может до 
слез растрогать больного и преисполнить его жалостью к своему прохудившемуся 
организму. Помню, что, когда жена, напевая что-то про себя, выслушивала мои 
жалобы и равнодушно роняла: «Сделай хорошую зарядку – пройдёт», я выздоравливал 
от ярости.
Наши недомогания, вызванные акклиматизацией, Валерия не смущали, их само собой 
вылечит время. И лишь к одному больному он отнёсся со всей профессиональной 
серьёзностью.
Серьёзно простудился Василий Семёнович Сидоров. Переполненный энергией и 
планами расширения станции начальник никак не хотел примириться со своей 
болезнью. Оп подолгу и тяжело кашлял, трудно дышал, но согласился лечь в 
постель лишь тогда, когда консилиум в составе Ельсиновского и Коляденко без 
колебаний поставил диагноз: воспаление лёгких.
Этот диагноз мог ошеломить кого угодно. На станции, где малейшая простуда 
излечивалась мучительно долго, он неумолимо требовал немедленной, пока есть 
такая возможность, эвакуации в Мирный.
Нужно знать Сидорова, четырежды начальника Востока, чтобы понять, как 
подействовала на него такая перспектива.
– По инструкции я должен поставить об этом в известность начальника экспедиции 
и главного врача, – сказал Валерий.
– Что ж, поставь, – согласился Сидоров.
– Боюсь, что они потребуют эвакуации, – тихо добавил Валерий.
– Наверное, потребуют, – вновь согласился Сидоров. – Но я этого не боюсь. И 
знаешь почему?
– Почему же? – спросил Валерий.
– А потому, – весело сказал Сидоров, – что воспаление лёгких на Востоке не 
излечивается по теории. А на практике – это мы ещё посмотрим! Ты ж специалист 
по грудной хирургии, неужели упустишь такой случай?
– Не хотелось бы упускать, – улыбнулся Валерий.
– Тогда, чёрт возьми, коли меня на полную катушку, хоть в решето превращай!
– Начнём, пожалуй, – заполняя шприц, кивнул Валерий.
Василий Семёнович оказался трудным пациентом. Прикованный к постели в самое 
напряжённое для станции время, он мучительно переживал свою беспомощность, как 
это вообще свойственно энергичным и сильным людям. Мирный настойчиво требовал 
его эвакуации, но – не было счастья, да несчастье помогло – до пятого января 
непогода держала самолёты на приколе. А когда полёты начались, болезнь миновала 
кризисную точку, и Сидоров, выдышав два баллона кислорода, начал медленно, но 
верно вставать на ноги. Уверенный, что могучий организм Семеныча одолевает 
болезнь, Валерий с чистым сердцем саботировал приказы высокого начальства: то 
под предлогом «нетранспортабельности» больного, то успокаивающими сводками о 
его состоянии. Так Сидоров и остался на станции благодаря смелости и 
самоотверженной заботе своего хирурга.