рассказ о моем путешествии в Антарктиду.



Несколько страниц прощания

В Антарктиду уходят из Ленинграда, с Васильевского острова.
У причала стоял «Профессор Визе», беленький, чистый, изящный. Он вызывал 
какие-то совсем не антарктические ассоциации. На таком корабле нужно, наверное, 
отправлять молодожёнов в свадебные путешествия – настолько его внешний вид 
создаёт впечатление лёгкости и беззаботности бытия, то есть как раз именно тех 
иллюзий, которые являются важными компонентами медового месяца, – нечто вроде 
розового масла в духах.
Но мы расставались отнюдь не с иллюзиями, а со своими жёнами – согласитесь, 
разница принципиальная. Они стояли рядом с нами и смотрели на красавец теплоход 
без всяких признаков восторга, как смотрят на разлучника, ибо в Антарктиду 
провожают надолго.
Большинство из тех, кого провожают, вернётся домой года через полтора. Это 
основной, зимовочный состав.
Меньшая часть полярников идёт «на сезон». Это примерно полгода.
Самое неопределённое положение у меня. В отличие от остальных членов экспедиции,
 имеющих чёткий план работы, я обязан делать лишь одно: соблюдать правила 
внутреннего распорядка и техники безопасности. Иными словами, примерно вести 
себя на судне и остаться в живых в Антарктиде. Контроль за выполнением правил 
был возложен на меня. Я обязался глаз с себя не спускать и сурово пресекать 
малейшие нарушения. В случае же моей гибели я обещал не предъявлять никаких 
претензий и похоронить себя за свой счёт.
Неопределённой была и продолжительность моей поездки. По первоначальной 
договорённости я должен вернуться обратно на «Визе». Это означало, что в 
Антарктиде я могу пробыть всего лишь дней десять – срок, вполне достаточный для 
туриста, но совершенно неприемлемый для автора ненаписанной книги о шестом 
материке. На этот счёт у меня был план, которым я пока не делился с женой и 
который впоследствии, как увидит читатель, был успешно претворён в жизнь.
Вернёмся, однако, на причал. Я жадно осматриваю своих будущих товарищей. Их 
легко узнать по новым кожаным курткам и вязаным шерстяным шапочкам. Ребята 
крепкие, обветренные, таких я видел на Севере. А вот наконец и знакомые лица – 
меня пришли благословить Владимир Панов и Лев Булатов, бывшие сменные 
начальники дрейфующей станции «Северный полюс-15». Я рад их видеть. Мы успели 
подружиться там, на льдине, и я жалею, что на этот раз мы не будем вместе. 
Владимир Васильевич сильно поседел. Сам он не без юмора говорит об этом, но я 
знаю, какой опасной была его последняя, ещё не оконченная научная работа. Он 
исследует обледенение судов, явление, при котором случается оверкиль – судно 
переворачивается вверх килем, что приводит к его быстрой и неизбежной гибели 
вместе с экипажем. Вот Панов и поседел, хотя ему только сорок лет, – ведь свою 
научную работу он проводит не в кабинете, а в открытом море на обледеневшем 
судне, и были случаи, когда весь экипаж не мог уснуть, не зная, что мгновенье 
грядущее ему готовит.
Панов и Булатов на добрый десяток градусов поднимают моё минорно-прощальное 
настроение: оказывается, мне предстоит увидеть немало старых знакомых со 
станции СП-15!
Кончает долгую зимовку на станции Восток аэролог Володя Агафонов, три недели 
назад ушёл в Антарктиду на «Оби» мой сосед по домику на льдине Борис Белоусов, 
а со мной вместе идут на «Визе» механик Павел Андреевич Цветков и Василий 
Семёнович Сидоров – тот самый начальник дрейфующей станции «Северный полюс-13», 
которого вместе с тремя товарищами в последний момент спасли с расколотой 
льдины и о встрече с которым я писал в заключительной части повести «У Земли на 
макушке». Это тем более интересно, что Сидоров идёт начальником 
внутриконтинентальиой станции Восток, а побывать на Востоке – моя тайная и 
заветная мечта.
Кроме того, на «Визе» идёт ещё один знакомый мне человек – штурман полярной 
авиации Игорь Петрович Семёнов. Мы познакомились в поликлинике, где вместе 
проходили изнурительное медицинское обследование на предмет годности поездки в 
Антарктиду и где после анализа крови, на который нужно было явиться натощак, 
съели на «брудершафт» плитку шоколада.
А вот и сам Игорь Петрович – стоит на трапе и фотографирует свою не очень 
весело улыбающуюся Людмилу Николаевну. Она провожает мужа на полгода – так, во 
всяком случае, думают она сама и Игорь Петрович, и оба они не подозревают, 
какой сюрприз преподнесут им обстоятельства через несколько месяцев. А сейчас 
Игорь Петрович мне подмигивает, показывает пальцем на ухо, и мы смеёмся: 
вспоминаем резолюцию на моем медицинском деле. Я триумфально прошёл все 
кабинеты и неожиданно потерпел фиаско у старушки Ухогорлонос. Она заупрямилась 
и ни и какую не хотела пропускать меня в Антарктиду, потому что я плохо слышу 
на правое ухо. Тщетно я уговаривал, клялся и божился, что левым ухом слышу как 
летучая мышь, тщетно ссылался на Бетховена, который вообще был совершенно глух, 
но сочинял совсем неплохую музыку. Ухогорлонос тонко возражала, что, во-первых, 
я не Бетховен, а во-вторых, она хотела бы знать, как бы он сочинял свою 
«Аппассионату», когда вокруг него были бы сплошные ледники и айсберги. Целый 
день я дрался как лев за своё законное право стать антиподом и наконец добился 
уникальной резолюции: «Годен как писатель». Обидно было начинать путешествие в 
столь приниженном положении – я сразу почувствовал себя ефрейтором, с которого