|
кругом толпа и даже любимая стоит тут же».
Или «генеральский эффект»: все ЧП происходят именно тогда, когда приезжает
начальство. Капитан «Оби» Купри рассказывал об одном таком случае. Поздравить
экипаж ледокола, образцового во всех отношениях и победившего во всех
соревнованиях, прибыл заместитель министра. Дорога была тяжёлая, и он решил
принять душ. Горячая вода перестала поступать в тот момент, когда зам
хорошенько намылился. Положеньице – врагу не пожелаешь! Пока высокий гость,
лязгая зубами от холода, смывал с себя мыло, капитан бегал по ледоколу, рвал на
себе волосы и стонал: «Так я и знал! Так я и знал!» – признание, которое дорого
ему обошлось.
Другой случай, о котором рассказал Сидоров, завершился более удачно, хотя
решайте сами, насколько здесь подходит это слово. На одну из дрейфующих станций
прилетело высокое начальство, «а в такие дни погода всегда хорошая»
(комментарий Сидорова). Начальство пошучивало: «Солнышко у тебя, тишь да гладь,
а говорят – дрейфующая станция! И за что вам такие деньги платят?» Сидоров
промолчал. А ночью – трещина под каюткомпанией, аврал, начали растаскивать
домики и спасать имущество. И на три дня жестокая пурга, новые трещины! «Когда
начальство улетало, оно уже хорошо понимало, за что нам деньги платят», –
иронически закончил Сидоров.
Необъяснимое явление «генеральского аффекта» испортило настроение и
беллинсгаузенцам. Тщетно они уверяли, что такой ясной и безветренной погоды,
как сегодня, такого ослепительного солнца они целый год не видели, – им никто
не верил.
– Антарктические субтропики!
– Курорт!
– Хорошо отдохнули, ребята?
– А как это у вас считалось – зимовка или отпуск?
Эти язвительные реплики, на которые полярники большие мастера, приводили
беллинсгаузенцев в состояние тихой ярости: уж они то на своих шкурах испытали
все прелести «курорта». Постоянные и сильнейшие ветры, снежные бури, туманы и
гололёд, невероятная сырость превращали жизнь на острове в тяжёлое испытание.
Позднее, получив возможность сравнивать, я понял, что обитателям Ватерлоо с
климатом повезло куда меньше, чем новолазаревцам или даже молодежникам.
Сегодня, однако, погода была превосходной, а море спокойным – обстоятельства,
позволявшие покончить с выгрузкой в одни сутки. Узнав, что мы будем стоять на
рейде считанные часы, я всполошился: остров Ватерлоо не Сокольники, куда можно
вырваться в любой выходной день. Я опросил старпома, обеспечит ли он выгрузку
без моего участия, и, получив утвердительный ответ, сел в битком набитую
возбуждёнными экскурсантами шлюпку.
И декабря 1969 года в 10 часов 43 минуты моя нога ступила на антарктическую
землю. Часы я сверил, и время указано точно – подчёркиваю это во избежание
разноголосицы и ненужных споров. Так что будущие исследователи моего
путешествия на шестой материк имеют редкостную возможность оперировать
совершение достоверными данными (прошу лишь учесть, что время на Ватерлоо
опережает московское на семь часов). Ступив на землю, я тут же
сфотографировался с группой пингвинов, которые были так потрясены оказанной им
честью, что даже забыли меня поблагодарить.
Не теряя времени, мы отправились осматривать станцию, разместившуюся на пологом
берегу в двухстах метрах от моря. В предотъездной суете мы не позавтракали и
поэтому осмотр начали с кают-компании, в которой находится популярный на
острове ресторан «Пингвин» Плотно подкрепившись, мы пришли к выводу, что если
«Пингвин» и уступает ресторану «Арбат» сервировкой стола, то наверняка
превосходит его живописностью оформления и щедростью подаваемых блюд. По
вечерам кают-компания превращается в кииозал. В углу стоят шкафы с книгами. На
стенах – портреты Беллинсгаузена и Лазарева, вымпелы, таблицы спортивных
соревнований, фотографии предыдущей смены. В кают-компании царит повар –
персона, вообще, очень популярная в Антарктиде, где любят много и вкусно поесть.
Рядом, в спаренном щитовым доме, – хозяйство радистов, кабинет начальника
станции, жилые комнаты. В третьем доме – медпункт, научные лаборатории, жильё.
И ещё два строения, в одном – дизельная электростанция, а в другом,
воздвигнутом на вершине высокого холма и обдуваемом всеми ветрами, –
аэрологический павильон и хранилище водорода. На павильоне надпись, обобщающая
опыт поколений аэрологов «Некурящие живут дольше». Это недвусмысленное
предупреждение: погаси свою сигарету, растяпа, если не хочешь взлететь на
воздух!
Налево от станции, если обратиться к ней лицом, – ручей, через который
перекинуто два деревянных бруса шириной с гимнастическое бревно. Это инженерное
сооружение называется «мост Ватерлоо». Ручей, как шутят беллинсгаузенпы,
является государственной границей между двумя станциями – советской и чилийской.
Граница нарушается поминутно, потому что коллективы станций так дружны, что
иной раз в нашей кают-компании чилийцев больше, чем в их собственной, и
наоборот.
Подступиться к беллинсгаузенцам не было никакой возможности: старый состав
сдавал дела новому. От всех посторонних требовался один вид помощи – не
путаться под ногами, и поэтому мы, стихийно разбившись на группы, отправились
на экскурсию.
Фауна острова Ватерлоо уникальная, такой в Антарктиде нигде больше нет. Кроме
пингвинов Адели, самых распространённых на материке, здесь ещё два вида
антарктические – с белой полоской на носу, и «ослиные» – красноносые и
|
|