– Туман не вечен, – успокаивает нас Вася, – зато дом-то какой отгрохали, не дом 
– заглядение!
– Для учебника по архитектуре, – соглашается покладистый Лева. – Курокко.
– Что за курокко? – пожимает плечами Вася.
– Стиль, – поясняет Лева. – Что-то среднее между курятником и барокко. Не 
медведя, а твой дом собаки всю ночь облаивали.
Вася благодушно посмеивается: хотя сооружение, на первый взгляд, в самом деле 
выглядит странновато, он им откровенно гордится. Строить станцию на леднике – 
дело неблагодарное: толстое снежное одеяло, которым ледник укутался, летом под 
действием солнечного тепла становится ветхим, словно пробитое молью, – 
фундамент, хуже которого не придумаешь. Строения перекашивает, внутрь идет 
талая вода, на откачку которой уходит масса энергии; ну а каково жить в таких 
условиях, без лишних слов ясно – тяжелое испытание для самых фанатичных 
энтузиастов. «Земноводные», – без особой веселости шутят они. А изучать ледник 
надобно круглый год, ледник – он хранитель многих тайн, которыми природа не 
очень-то охотно делится с человеком. Ледник, к примеру, знает, какой климат был 
на земле тогда, когда мамонтам и в голову не приходило, что их когда-нибудь 
будут называть доисторическими животными; старый добрый ледник видывал в своей 
жизни такое, что и «не приснится нашим мудрецам»: и всевозможные катаклизмы, и 
комету Галлея сто раз наблюдал, и в периоде оледенения непосредственное участие 
принимал, и много всякого другого. А как узнать хоть частицу этого, если не 
общаться с ледником круглый год? Со случайными визитерами он и разговаривать не 
пожелает.
Вот Сидоров и построил дом на сваях, а на самый верх вывел монументальную 
лестницу – чтобы можно было посуху залезать в дом, когда сваи уйдут в ледник. 
Добротно, рационально, и «как минимум одно лето будем людьми, а не 
земноводными».
Но это еще не все. «Где Сидоров – там строительство», – азбучная истина для 
полярников. Строить и наводить уют – Васина страсть, он терпеть не может 
тесноты, неряшливости, спанья вповалку. Четыре раза он благоустраивал Восток, 
на всех своих дрейфующих станциях непременно сооружал баню с парной (министр 
мылся – не мог нахвалиться), утонувший в снегу Мирный выводил на поверхность и 
лишь однажды не смог обеспечить товарищей и себя комфортом – когда поставил 
первую палатку на месте будущей станции Молодежная. Вот и теперь, получив в 
наследство от предшественников утонувшие в снегу домики, Сидоров соорудил 
небывалое для купола жилище с комнатками на двоих, новой обширной 
кают-компанией, в которой хоть танцы устраивай (когда будут настланы полы и 
обшиты досками стены), и сауной (до нее очередь дойдет через месяц-другой).
– Отдышались? – спрашивает Вася. – Завтрак мы отработали, потрудимся за обед и 
ужин.
Стройматериалы и другие грузы, завезенные в навигацию и доставленные тягачом на 
купол, уже погребены под толстым слоем снега; места, где они находятся, 
обозначены вехами – иначе не отыщешь. Снег плотный, лопата его не берет, 
приходится пилить кирпичи и вытаскивать их руками.
– Интеллектуальная работа, без блата не получишь! – возвещает Лева.
На него весело смотреть: в Москве врачи за последние месяцы отыскали у Левы 
гипертонию, сердечную недостаточность, хронический бронхит, тонзиллит, аритмию, 
гастрит, затаскали по кабинетам, замучили анализами, посадили на диету и 
приговорили к неотложной госпитализации. В крайнем случае, посоветовавшись, 
мудро решил консилиум, пациент должен брать отпуск и ехать в санаторий, что 
Лева и сделал. Посмотрели бы врачи, как он пилит снег, перетаскивает на плечах 
связку пудовых досок и лихо орудует топором!
– Мы тебя вылечим, – обещает Вася. – Три раза в день до еды перетащишь по 
полтонны груза – и будешь как новенький.
Наш станционный доктор Владимир Пономарев изучил Леву и подтвердил, что при 
соблюдении установленного Сидоровым щадящего режима у Левы есть серьезные шансы 
выжить. Кушать можно все, не противопоказана тройная порция, не возбраняется и 
утренняя зарядка – желательно с двухпудовыми гирями. Подумав, доктор добавил, 
что в перерывах между работой пациент может в порядке отдыха (рекомендация 
Марка Твена) выдраить полы в старой кают-компании и коридорах.
Легко стряхнув с себя навязанные врачами болезни, Лева работает за двоих («за 
себя и за Санина», – утверждает он). Это явное преувеличение: как ученик 
плотника, я вкалываю не за страх, а за совесть. И выгибаю гвозди, подпиливаю до 
нужных размеров доски, подаю мастерам инструменты и отгоняю собак. Последнее 
ценится особенно высоко, так как собаки, услышав стук топора, сбегаются на 
зрелище, радостно лают, делают стойки, прыгают и лезут под руки. После того как 
Лева могучим ударом топора чуть не разрубил Черныша пополам (тот отскочил в 
последнее мгновение), я и был поставлен вышибалой.
Собак на станции пять штук. Все они разномастные, веселые, любят греть свои 
шкуры у радиаторов и не надоедают доктору жалобами на плохой аппетит. После 
плотницких работ их любимое зрелище – наша с Левой зарядка. На нее они 
сбегаются всем коллективом, чтобы принять в этой игре активное участие. Махи 
ногами собаки осуждают – этот элемент зарядки кажется им недостаточно 
эстетичным, да и можно заработать ногой по морде, а вот отжимания руками от 
пола обожают: тут же ложатся рядом и облизывают с двух сторон. Другие любимые 
элементы – пробежки и прыжки на месте, их собаки аккуратно выполняют вместе с 
нами. А чтобы мы случайно не забыли про зарядку, они с пяти утра начинают 
бегать по снегу над нашей комнатой, напоминая, что пора начинать, и посмеиваясь 
над тем, как полусонные люди осыпают их отборными проклятьями. Словом, с нашими 
собаками не соскучишься.