СП-2, я – СП-3, он руководил первой советской антарктической экспедицией, я – 
второй… Один из лучших людей, каких я встречал; мы дали его имя кораблю, 
который вместо старушки «Оби» стал основным для антарктических экспедиций. 
Михаил Михайлович очень любил Антарктиду, ему на долю выпала первая и очень 
нелегкая зимовка; этот камень-надгробие мы привезли оттуда…
И еще одна могила, у которой мы долго стояли, – Анны Андреевны Ахматовой.
– И в трудный период своей жизни, и после него Анна Андреевна жила во флигеле 
ААНИИ, – поведал Алексей Федорович. – Привыкла к своей крохотной и 
малокомфортабельной квартирке, о новой не хлопотала. Решили мы это сделать за 
нее, но – всякое добро наказуемо! – ко мне приехала очень воинственно 
настроенная Ольга Берггольц: «Вы выселяете Ахматову, нашего великого поэта, 
нашу гордость!» Вместо ответа я посадил ее в машину, повез на Суворовский 
бульвар и показал чудесную квартиру, которую мы выхлопотали для Анны Андреевны. 
«Все, завтра Анна переезжает, – решила повеселевшая Берггольц. – Извините – и 
большое спасибо!»
Мы распрощались: ранним утром – спецрейс на Северную Землю.



В ПОЛЕТЕ

Из записной книжки: «Как я был грузом – Арктика, Антарктика, Дакар».
Если ты, уважаемый читатель, захочешь посетить арктические острова и дрейфующие 
станции, заранее примирись с тем, что будешь не полноправным пассажиром, а 
дополнительным грузом. Почему дополнительным? Потому что основной – это баллоны 
с газом, ящики с оборудованием, продовольствие и прочие важные вещи; ну а если 
самолет недогружен – командир корабля, морщась и про себя чертыхаясь, по 
распоряжению арендатора, хозяина рейса, берет на борт нескольких человек – из 
расчета, что каждый тянет на сто килограммов. Если я и преувеличиваю с «морщась 
и чертыхаясь», то самую малость: с живым грузом и возни больше, и отвечай за 
него в случае чего, и права он качает – требует доставить не в Тмутаракань, а 
туда, куда ему положено прибыть. Это не исключает того, что в полете отношения 
между живым грузом и летчиками самые дружеские, – и те и другие принадлежат к 
сообществу полярников, и зависят они друг от друга, и работают друг на друга, и 
судьба у них часто бывает общая.
Настоящим пассажиром, которого стюардессы кормили курицей и поили нарзаном, в 
Арктике я был лишь дважды, когда летел в Черский и обратно в Москву, зато 
десятки раз меня оценивали в центнер и предоставляли возможность устраиваться в 
грузовом отсеке по своему усмотрению: на ящиках, мешках с мороженой рыбой, на 
собственном рюкзаке или, если повезет, на запасном баке с горючим, где можно 
было роскошно вытянуться во всю длину. Мне это даже всегда льстило – из веса 
«пера» перебраться в тяжелую весовую категорию, с какой в Антарктиде принимают 
в «Клуб 100». Не говорю уже о том, что летать на грузовых самолетах куда 
вольготнее, чем на пассажирских, где тебя не только привязывают к креслу, как 
психа, но и запрещают курить – тягчайшее из всех возможных ограничений, 
доставляющее курильщику неизъяснимые страдания. Ни разу не слышал, чтобы 
профессиональные полярники ворчали, что их перевозят как груз: к полному 
отсутствию комфорта они привыкли, было бы куда прислонить голову.
Антарктида же в моей записной книжке упомянута потому, что Василий Сидоров ради 
доставки меня на Восток пожертвовал мешком картошки – об этой истории я писал; 
а вот с Дакаром случай произошел из разряда парадоксальных: летел я оттуда как 
пассажир, а прилетел как груз. Дело было так. Ошалев от почти пятимесячного 
плавания по экватору и тропическим морям на научно-исследовательском судне 
«Академик Королев», я решил распрощаться с тропиками и отправиться из Дакара 
домой самолетом. В тамошнем агентстве Аэрофлота мне пошли навстречу и под 
честное слово – хотите верьте, хотите нет, но честное слово – под честное 
слово! – выдали билет в Москву. Прилетаю, беру деньги и, чрезвычайно довольный 
собой, переполненный сознанием своей честности, иду в Международное агентство 
Аэрофлота расплачиваться за билет…
В «Мастере и Маргарите» Булгаков делится таким наблюдением: «Всем известно, как 
трудно получить деньги; к этому всегда могут найтись препятствия. Но в 
тридцатилетней практике бухгалтера не было случая, чтобы кто-нибудь – будь то 
юридическое или частное лицо – затруднялся бы принять деньги».
Эх, слишком много лет прошло, не успел Михаил Афанасьевич узнать, что кроме 
случая с бухгалтером из варьете был и мой случай!
Итак, пришел я в агентство вернуть сумму и замер в приятном ожидании того, что 
восхищенные счетные работники сейчас бросятся меня обнимать и вытирать слезы 
умиления. Ничего подобного не произошло. Один за другим работники низшего, 
затем среднего и напоследок высокого ранга заявляли, что никаких денег от меня 
не примут, потому что в Дакаре билет мне давать под честное слово не имели 
права, и прилетел я, можно сказать, жульнически, почти что зайцем. Поэтому, 
возмущенно констатировали они, я могу со своими деньгами идти на все четыре 
стороны, а наивному чудаку из Дакара, который имел глупость поверить мне на 
слово, так врежут, что он до конца жизни будет верить только бумаге, а не 
случайному проходимцу.
Сгоряча я наговорил немало лишнего, еще больше убедил работников агентства, что 
они имеют дело с жуликом, который пытается всучить им какие-то подозрительные 
деньги, и, бормоча про себя ругательства, помчался к писательскому начальству. 
Сначала оно мне не поверило («не может такого быть!»), потом поверило и 
позвонило сверхвысокому начальству Аэрофлота, которое тоже сначала не поверило,