ИСТОРИЯ ОДНОЙ ФОТОГРАФИИ

Спустя два с лишним года после описываемых событий мы с Валерием Лукиным 
встретились в домашней обстановке. Кажется, в «цивильной» одежде я видел его 
впервые: пиджак трещал на его широченных плечах, каким-то ненужным выглядел 
галстук, и я честно признался Валерию, что замызганная каэшка, линялый свитер и 
вытертые кожаные штаны в моих глазах как-то больше ассоциируются с его образом. 
В отместку Валерий прошелся по моему адресу, потребовал чаю покрепче, и мы 
приступили к беседе. Как часто бывает в подобных случаях, цели собеседников 
были противоположны: Валерия интересовали главным образом литературные новости, 
а меня полярные: я краешком уха слышал о том, что «прыгающие» вновь не обошлись 
без приключений, и хотел об этом услышать из уст очевидца. Но сначала 
скороговоркой доложил, что за истекший отрезок времени ни нового «Тихого Дона», 
ни «Мастера и Маргариты» не появилось, ответил на десяток вопросов – и 
уставился на фотографию, которую Валерий извлек из сумки.
Если помните, я писал о том, что под стеклом на моем письменном столе лежат две 
фотографии разбитых самолетов. На одной из них – ЛИ-2, погружающийся в Карское 
море (подарена Красноперовым и подписана Чилингаровым – оба были «прыгунами» на 
этом самолете), и вторая – та самая, которую показал мне Лукин.
Я не отрываясь смотрел на нее, нимало не подозревая, какую роль она сыграет в 
моих дальнейших полярных странствиях; тогда я видел лишь картину аварии: из 
крошева льда торчала половина фюзеляжа и хвостовое оперение самолета АН-2. 
Фотография производила сильное впечатление, волновала своим драматизмом: 
погибающий самолет, люди возле него… Лукин пока еще ничего не рассказывал, я 
всматривался, мысленно вживался в эпизод, думал о судьбе оставшихся на льду 
людей – и вдруг понял, что случай дарит мне сюжет; через час я уже был в этом 
уверен. Но сначала рассказ Лукина.
– Случилось это 13 апреля 1979 года, – начал он. – Как и прежде, мы каждую 
весну «прыгали» по точкам – теперь уже на «Аннушках» и обычно парами; хотя, что 
говорить, тосковали по ЛИ-2, но худо ли бедно ли, а программу выполняли – 
приноровились… В тот день мы наметили три точки на юго-востоке Баренцева моря – 
на некоторых картах эта акватория обозначается как море Печорское. Здесь я 
должен сказать, что из всех районов Северного Ледовитого океана сложнее всего 
работать в Карском и Печорском морях – в этих местах особо частые циклоны с 
сильнейшими ветрами различных направлений, и, как следствие, тяжелая ледовая 
обстановка: почти непрерывное торошение, молодой лед покрывается густым снежным 
покрывалом, и выбирать площадку для посадки становится делом чрезвычайно 
трудным. Эти моря издавна пользовались у летчиков дурной славой: здесь при 
посадке потерпел аварию знаменитый ас Михаил Титлов, а его прославленный 
коллега Иван Черевичный предпочитал не искушать судьбу – пролетал мимо. Да и 
сегодня летчики очень не любят эти места. Из-за пышного снежного ковра лед 
здесь обманчив, он кажется толще, чем на самом деле, и посему нужна большая 
поправка на толщину: иной раз снег ровным слоем покрывает трещины, то есть 
лежит почти на чистой воде.
Но годы не те, и методика не та, и опыта у нас побольше, чем у предшественников,
 и, главное – наука потребовала: изучить, и баста. Нельзя оставить 
неисследованным такой крупный и важный район океана.
Начало было удачное: вполне успешно сделали на двух «Аннушках» одну точку, 
вышли на вторую – видим, хорошая льдина, толщиной, по всем признакам, 
сантиметров пятьдесят-шестьдесят (для «Аннушки» достаточно сорока), длина около 
километра, солнечное освещение – лучше грех и желать, видимость – миллион на 
миллион. Однако подстраховались, сделали «посадку с уходом»: снизились, 
выпустили закрылки для уменьшения посадочной скорости, и Володя Беспятов, 
командир корабля, с одного-двух метров резко бросил машину об лед. Риск здесь 
не очень большой, поскольку тут же дается взлетный режим. Развернулись, 
посмотрели – в месте касания вода не выступила, лед прочный, можно садиться…
Я потому так подробно рассказываю об обстоятельствах этой посадки, – продолжал 
Лукин, – чтобы подчеркнуть: все меры предосторожности нами были приняты. А 
погода стояла замечательная, температура – около минус двадцати, солнце греет, 
уже весна чувствуется, и все мы, кроме Беспятова, сняли каэшки, остались в 
кожаных куртках – тоже, как поймете, немаловажная деталь. Олег Замятин стоял у 
открытой двери – штурману положено смотреть на следы самолета при посадке, я и 
Саша Дорофеев приготовились к прыжку. Самолет произвел посадку, на следах от 
лыж воды нет – порядок; и только Беспятов начал сворачивать влево, чтобы мы с 
Сашей, выпрыгнув, не попали под хвост, как послышался резкий удар двумя лыжами, 
нас сразу же облило водой – и весь самолет оказался в крошеве битого льда… 
Когда мы тонули несколько лет назад на ЛИ-2, то сначала провалилась одна лыжа, 
потом другая; здесь же – обе сразу. Будто в яму попали!
На раздумья не оставалось ни мгновения: Олег, Саша и я тут же выпрыгнули, чтобы 
освободить проход остальным, бегущим из пилотской кабины; прыгать пришлось 
метра на полтора, чтобы попасть ногами на лед, а не в крошево. Но за считанные 
секунды самолет покинули все, без вещей, лишь второй пилот успел схватить свою 
каэшку… Стоим на льду, ошеломленные, и беспомощно смотрим, как гибнет наша 
«Аннушка». Мы же все предусмотрели, подстраховались, ничего не упустили – 
почему? Через три-четыре минуты вся пассажирская кабина по пятнадцатый шпангоут 
была в воде, самолет клюнул носом – но не утонул, а повис на консолях верхних 
плоскостей, вот так, как на фотографии. В чем дело, что случилось – никак 
понять не можем, ведь лед толстый, больше сорока сантиметров, не должны были мы