откровенно сошлись на том, что предпочитаем удачи, и пусть, бог с нами, нам не 
о чем будет рассказывать!
Мы сидели в медпункте СП-23 за неизменной и столь любимой полярниками чашкой 
чая. Валерий таких чашек мог выпить четыре-пять за час – причем без видимых 
усилий. Это что, на станции Восток, где воздух абсолютно сух, а жажда 
невыносима, рекорды ставились куда выше!
– Тот день был прескверный, – начал Лукин. – Арктика наверняка сочла, что мы 
относимся к ней без должного уважения. Между тем мы завершали программу, график 
был сверхнапряженный, а необходимые для первичных посадок условия – облачность 
не более пяти баллов, обязательное солнечное освещение и видимость не менее 
пяти километров – отсутствовали. И все-таки Лев Афанасьевич Вепрев, 
замечательный полярный ас, изыскал свой шанс и исхитрился посадить машину на 
точку. Выпрыгнули мы со старым другом-однокашником Володей Волковым бурить, а 
бур через несколько секунд пробил лед! Двадцать – двадцать пять сантиметров! Я 
показал два пальца Вепреву, который следил за нами из форточки кабины, он 
кивнул – залезайте на борт. Самолет бежит по льду, мы за ним, я подсадил Володю,
 помог ему забраться в дверь – на ЛИ-2 она на высоте примерно полутора метров; 
Володя, как положено, постарался освободить для меня проход, нырнул внутрь – и 
сбил с ног штурмана Славу Алтунина и гидролога Олега Евдокимова, которые нас 
страховали; они, все трое, упали, и мне пришлось забираться на борт без 
посторонней помощи. Подумаешь, подтянуться на полтора метра, ерунда, если на 
тебе спортивный костюм и кроссовки, а не полупудовые унты и прочее; самолет 
мчится, трясет, но все-таки подтянулся на руках, закинул ногу, еще мгновение – 
и последним броском ворвусь в кабину. Но этого мгновения мне-то и не хватило. 
Нервы у всех на пределе, все видели, как я два пальца показывал, и Слава лежа 
во всю силу легких гаркнул: «Все на борту!»
Вепрев, естественно, с огромным облегчением тут же дал взлетный режим – и 
струей от винта меня просто выдуло из самолета как пушинку. Грохнулся всем 
телом о лед, увидел скрывающийся вдали самолет и подумал… Не помню, о чем 
подумал. Впрочем, кажется, о том, каково будет Вепреву возвращаться и вновь 
садиться на двадцатисантиметровый лед… Теперь вы представляете, что это такое – 
хотя нет, вы видели три пальца, все-таки какая-то разница. Голым на ежа легче 
садиться, чем на такой лед; а что поделаешь, пришлось. Ну, тут я вспомнил свое 
спортивное прошлое – когда-то играл за сборную Ленинграда по гандболу – сделал 
хорошую стометровку, и меня на ходу в четыре руки втащили в самолет.
Я не курящий, но взял у ребят сигарету, выкурил: стало страшно при мысли, в 
какую ситуацию втянул экипаж, своих ребят, самого себя. В общем, честно говоря, 
произошло чудо – не должен был тот лед нас выдержать, и будь на месте Вепрева 
пилот менее хладнокровный, кто знает, как бы эта история кончилась. А для себя 
самого, в порядке анализа, отметил: в момент, когда происходит ЧП, страха нет, 
действуешь на подсознании, летчики бы сказали – на автопилоте; никакие высокие 
материи в сей миг на ум не приходят, зато потом, когда осмысливаешь ситуацию…
Однако долго ее осмысливать времени у меня не было – через полчаса произошла 
история посерьезнее: я же говорил, что в тот день Арктика на нас была за что-то 
сердита. По совпадению, какое бывает разве что в кино, это случилось при 
следующей посадке.



РАДИСТ МИША ГИПИК

Втащили меня на борт, самолет взлетел – и по одному из капризов, которыми 
славится Арктика, туман быстро рассеялся, засветило солнце: погода звенит! И 
подходящую площадку нашли в считанные минуты – опять удача. Сделали над ней 
несколько кругов – ни одного изъяна, верняк. Спокойно сели, мы с Олегом 
Евдокимовым выпрыгнули, забурились – шестьдесят сантиметров, нормально. Все 
повеселели, не ожидали, что под конец так повезет. И только начали разгружаться,
 как Вепрев весьма озабоченно сказал: «Непонятная штука, шестьдесят сантиметров,
 а под лыжей вроде бы прогиб…» Посмотрели, переглянулись – лица вытянулись: под 
лыжей – прогиб! Тут же пробурили лунку рядом с лыжей, и – фонтан как забьет! 
Значит, поверхность льдины находится ниже уровня океана, мы оказались в чаше 
прогиба и запросто можем провалиться. Ловушка!
Никаких слов не надо: быстро забросили груз в самолет, Лев Афанасьевич стал 
выруливать на свои старые следы, по которым садился, а прямая дорога на эти 
следы, как потом выяснилось, проходила через такой треугольник… журналисты бы 
его обязательно назвали «роковой треугольник» и в данном случае не ушли бы от 
истины: наша льдина когда-то треснула, немного разошлась, и на треугольной 
формы изломе образовался молодой лед толщиной сантиметров двадцать. Попробуй 
усмотри такую западню!
Послышался резкий удар, сначала провалилась левая лыжа, за ней правая – и 
самолет повис на плоскостях. «Всем покинуть борт!» Выкинули на лед карабин, 
аварийную радиостанцию, коробку с продовольствием, материалы наблюдений… 
Самолет вроде держится… Стали с лихорадочной быстротой выбрасывать все, что 
попадалось под руку: спальные мешки, рюкзаки… Тут что-то хрустнуло. «Всем 
покинуть!» Шутки в сторону, пилотская кабина уже в воде, вот-вот клюнет…
И в этот момент произошло такое, что не забыть ни мне, ни моим товарищам, хотя 
мы в экспедициях всякого повидали.
Представьте себе обстановку. Мы находились на дрейфующем льду примерно в тысяче 
с лишним километров от СП-21, куда перед посадкой дали рд о нашей стоянке. 
Значит, на СП несколько часов – ну, скажем пять-шесть, будут ждать, пока мы