представителями торговых фирм в иностранных портах. Нужны культура и кругозор, 
чтобы уважал экипаж, который состоит из матросов со средним образованием.
Капитан Шестаков, в двадцать шесть лет сделавший блестящую для рыбака карьеру, 
очень веселый человек. Он обладает счастливым даром шутить тогда, когда это 
необходимо, когда юмор спасает. Мне нравилось, что Аркадий Николаевич в самые 
безрыбные дни не изменял своему сангвиническому темпераменту. Юмор расходился 
от него концентрическими кругами, поднимая жизненный тонус команды. Мне так и 
не удалось найти повод, чтобы процитировать ему рефрен популярной песни: 
«Капитан, капитан, улыбнитесь». Когда нервы натянуты до предела и вот-вот ждешь 
какого-то взрыва, капитан вдруг начинает рассказывать о своих проделках в 
мореходном училище, и нервы расслабляются, как вожжи: слышится хмыканье, потом 
смех – напряжения как не бывало! Я помню, как Аркадий Николаевич предотвратил 
ссору двух друзей, рассказав в самый кульминационный момент историю своей любви.
 Лежа на операционном столе, он влюбился в ассистентку хирурга, удалявшего ему 
аппендикс. Далее следовали очень веселые подробности, которые приводить я не 
имею права, поскольку ассистентка ныне заботливая мама двух маленьких 
Шестаковых. Я бы мог рассказами Аркадия Николаевича заполнить два печатных 
листа, но, на свою беду, убедил капитана не раздаривать сюжеты корреспондентам, 
а использовать их самому. Кое-что, впрочем, мне перепало.
Вместе с тем Шестаков очень серьезный человек. Раз и навсегда выбрав себе 
профессию, он постоянно совершенствуется в ней, не стыдясь учиться у каждого, 
кто в состоянии что-то ему дать, особенно у старых капитанов, которые 
недостаток образования пока еще компенсируют интуицией и огромным опытом. Он 
смел и принципиален – это не для красного словца. Очень характерен один эпизод, 
о котором мне рассказывали человек десять, – значит, он запомнился.

Шесть лет назад двадцатилетний Шестаков вышел в море матросом-практикантом, а 
по окончании рейса должен был стать штурманом. Через полгода траулер пришел в 
Севастополь, и Шестакову достаточно было протянуть руку, чтобы взять заветный 
диплом. И здесь произошло событие из тех, что определяют дальнейшую жизнь. Ту 
самую рыбу, которую рыбаки добывали в дальних морях, в порту беззастенчиво 
разворовывали. И было как-то принято об этом молчать. Солидные и ответственные 
люди, пламенно выступавшие на собраниях, подъезжали к траулерам, погружали 
пакеты с рыбой в багажники и отбывали восвояси, стараясь не смотреть в глаза 
матросам. Шестакова долго отговаривали выступать по этому поводу, пугали, 
намекали на возможные неприятности, но он не захотел молчать и ни разу не 
пожалел о своем поступке. В следующий рейс он снова ушел рядовым матросом, но 
нашлись люди, которым смелость юноши пришлась по душе. К Шестакову начали 
присматриваться и обнаружили, что, помимо той черты характера, о которой Павел 
Коган говорил: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал», – 
строптивец обладает еще и широким кругозором, острым умом и деловитостью. Его 
начали выдвигать, и через несколько лет– неслыханные у рыбаков темпы – Аркадий 
Николаевич стал капитаном-директором «Канопуса». Два исключительно удачных 
рейса подряд заткнули рот скептикам. Юрий Николаевич, начальник кадров 
Севастопольского управления, буквально отбивался от рыбаков, желавших перейти 
на «Канопус».
Мне многое понравилось в Шестакове. И то, что он старших по возрасту матросов 
зовет по имени-отчеству, и его ровное, без грубости, отношение к экипажу, и 
самокритичность, с которой он готов признать свою ошибку. Мне нравились его 
оригинальные, не вычитанные из критических статей рассуждения о литературе и 
искусстве, часто весьма спорные, но всегда свои – ведь лишь мнение, как сказал 
один писатель, придает вещам их качества, подобно тому, как соль придает вкус 
блюдам.
Я субъективен к Шестакову и поэтому не заикнусь о некоторых его недостатках, 
которые носят возрастной характер – этакие молочные зубы капитана. Даже 
Рахметов не мог бросить курить – недостаток, которым наградил его Чернышевский, 
чтобы подчеркнуть, что идеальных людей не бывает. Случалось, что Аркадий 
Николаевич был не прав, срывался – да, такое бывало. Но спустя полчаса он вновь 
становился самим собой – остроумным, уверенным, доброжелательным человеком, 
которому все верили и которого уважали.
Еще один эпизод, который характеризует Шестакова. Я уже рассказывал о том, как 
Аркадий Николаевич увел «Канопус» из Аденского залива к берегам Пакистана, в 
почти не изведанный район лова. Там нас долго преследовали неудачи, пока не 
были наконец нащупаны кое-какие закономерности хода рыбы. И тогда – как говорят,
 «на готовенькое» – в этот район пришли один за другим еще два траулера. Мне 
рассказывали о капитанах, которые в таких случаях «темнили», не раскрывали 
карты конкурентам и даже сбивали их с толку. Такие капитаны есть, и, если 
потребуется, я приведу их фамилии и доказательства.
Но капитан Шестаков, немало переживший в дни неудач, когда план «Канопуса» 
трещал по всем швам, поступил иначе. По его приказу «Ореанде» и «Балаклаве» 
были даны копии промысловых карт, а капитанам, как на исповеди, было рассказано 
все, что нужно для успешной работы.
Очень тяжело сложился для «Канопуса» этот рейс. Непрерывные поломки из-за 
безответственного ремонта в порту, долгие поиски рыбы и, наконец, выход из 
строя гребного вала. Об этом я узнал, возвращаясь в октябре домой на плавбазе 
«Шквал». Мне сообщили, что «Канопус» буксируют на ремонт в Бомбей. В тот же 
день я получил от Шестакова радиограмму: «Маркович зпт привет зпт привет тчк 
Удар потяжелее предыдущих тчк Но не познавши горя зпт не познаешь радости тчк 
Верим удачу».
Я тоже верю в Шестакова и в его удачу.