– Вы теперь настоящий моряк! Ведь море волнуется уже часа два, а вы только 
сейчас заметили. Молодец!
И Саша похлопал меня по плечу, как это делали короли, посвящая в рыцари.
В жизни еще меня так не хвалили. Я задыхался от гордости. Но ответил, 
разумеется, небрежно, как и полагалось просоленному насквозь морскому волку:
– Есть о чем говорить – тоже мне шторм! Не в таких переделках бывали, гром и 
молния, семнадцать человек на сундук мертвеца, пусть меня вздернут сушиться на 
солнышке!



ОДНА НОЧЬ В ОКЕАНЕ

Морской фольклор присвоил штурманским вахтам такие названия: собачья, 
адмиральская и королевская.
Свое поэтичное название собачья вахта получила за то, что ночью она приходится 
на самое приятное для сна время суток – от нуля до четырех утра. На «Канопусе» 
ее стоял Пантелеич. Без десяти минут полночь его безжалостно будили, и 
Пантелеич, мучительно зевая и по-стариковски шаркая ногами, плелся в рубку. 
Здесь его поджидал Володя Иванов, который уже отстоял свою адмиральскую вахту и 
теперь радостно предвкушал блаженное свидание с постелью. Он сочувственно 
выслушивал мудрые высказывания Пантелеича насчет собачьей жизни и сдавал ему 
вахтенный журнал. Через минуту третий штурман спал несокрушимым сном, с головой 
укутавшись двумя шерстяными одеялами – «согласно требованию организма», как 
научно объяснял Володя свою экстравагантную любовь к теплу.
Без десяти четыре вахтенный рулевой почтительно тряс за плечо старпома: 
наступало время королевской вахты. Его величество Борис Павлович, бормоча про 
себя теплые слова признательности, покидал августейшее ложе. Но ему все-таки 
удалось поспать часов пять, а остальное можно будет добрать после обеда.
Королевскую вахту вначале я терпеть не мог, потому что вместе с их величеством 
ее стоял и юный принц крови, четвертый штурман Слава Кирсанов. Академик Павлов 
учил, что в мозгу каждого человека имеются сторожевые пункты, которые чутко 
реагируют на внешние раздражители: шум, свет, удар дубиной по голове и прочее. 
Я не знаю, сколько этих сторожей положено по штату, но у меня их наверняка 
хватило бы на целый экипаж. Поэтому когда Слава вставал, проклятые пункты 
начинали работать с полной отдачей сил, сообщая мне о каждом его движении.
Слава Кирсанов! Если тебе доведется прочесть эти строки, знай, что ты мой 
благодетель. Прими мое большое человеческое спасибо за то, что, выходя из каюты 
в коридор, ты со страшной силой хлопал дверью. Именно этот удар окончательно 
вышибал из меня остатки сна, и я, проклиная свою горькую судьбу, выходил зевать 
на верхнюю палубу.
Так благодаря товарищеской заботе Славы я познакомился с ночным океаном. И это 
оказалось настолько здорово, что я стал частенько подниматься до четырех и шел 
болтать к Пантелеичу, не говоря уже о беседах до полуночи с Володей.
Ночью океан почти так же красив, как на картине художника– так сказал бы Оскар 
Уайльд, который считал искусство прекраснее жизни. Я очень люблю Уайльда, но, 
рискуя жестоко обидеть старика, нелицеприятно заявляю, что это чепуха. 
Разумеется, гроздь винограда на натюрморте выглядит эстетичнее, чем обглоданная 
кость под забором, – эту уступку Уайльду я могу сделать, и баста. Ночной океан 
я ему не уступлю, хоть кол на голове теши. Потому что более величественное 
зрелище не только воссоздать, но и придумать невозможно.
Звезды над океаном несравненно красивее, чем звезды земные: они ныряют, 
подпрыгивают и вообще передвигаются в трех измерениях – иллюзия, которая 
создается благодаря качке. И возникает впечатление, что Гончие Псы 
действительно мчатся друг за другом, Дельфин резвится, зловещий Скорпион 
приготовился к прыжку, а Лебедь летит, широко распластав крылья.
Чтобы представить себе размеры звезд и расстояние до них, нужно обладать 
абстрактным мышлением физика-теоретика или астронома, но чтобы звездами 
любоваться, достаточно приличного зрения и хорошо тренированной шеи. С 
абстрактным мышлением у меня более чем прохладные отношения: я до сих пор не 
могу понять и твердо уверен, что никогда не пойму, почему многие звезды, 
которыми мы любуемся, уже не существуют, а мы видим их такими, какими они были 
миллионы лет назад; почему человек, путешествующий в космосе на фотонной ракете 
со скоростью света, возвращается на Землю лишь чуть постаревшим, а у его 
сынишки уже седая борода. Что его, этого сорванца, дедушкой называть, что ли? 
Нет, Эйнштейн был великий человек, но эти штучки у меня в голове не 
укладываются.
А вот глаза и шея – другое дело. Здесь я бы мог дать фору самому Ньютону. В 
очках, слава Богу, пока не нуждаюсь, а шею регулярно укрепляю на зарядке 
(вращением головы вокруг оси). Поэтому часами стоять на палубе, задрав голову, 
для меня сущий пустяк.

Моряки обязаны хорошо знать звезды – для определения направления и координат. 
Моими проводниками по звездному небу были Аркадий Николаевич и Володя. Они 
научили меня находить Сириус и Канопус, Антарес и Альтаир, Арктур и Вегу. От 
них я узнал, что Кассиопея никогда не уходит из дому в ожидании Персея, что 
Андромеда очень дорожит своей гибкой и стройной фигурой, а Гончий Пес без 
устали гонится за Зайцем.
Я смотрел в бинокль на ослепительный Сириус и вспоминал Вольтера. Он населил 
эту звезду высокоинтеллектуальными и нравственными жителями, один из которых,