КАЧКА

До сих пор я сознательно нигде не упоминал о качке. Уверяю вас, не потому, что 
относился к ней свысока, упаси Бог. Когда я отправлялся в море, морская болезнь 
занимала в моих мыслях почетное место. Скажу больше – я боялся ее до паники. Вы,
 наверное, думаете, что окружающие щадили меня, тактично не заговаривали на эту 
щепетильную тему. Как бы не так! Стоило знакомому узнать о моем предстоящем 
путешествии, как он начинал буквально светиться от счастья.
– Как я тебе сочувствую! – радостно вопил он. – Хлебнешь, брат, горя по самые 
уши! Вот тебе мой совет: когда тебя начнет выворачивать наизнанку, не очень 
нагибайся над бортом – можешь свалиться в море!
И потирал руки, чрезвычайно довольный.
– Как только заболеешь морской болезнью – ничего не ешь, – предупреждал другой.
– Ешь все, что попадется под руку, – советовал третий. – Сытое брюхо к качке 
глухо!
– Я лично знал одного крепкого парня, не тебе чета, который до того настрадался,
 что хотел выброситься за борт! – с наслаждением сообщил четвертый, косясь на 
меня и проверяя, какое впечатление произвела его гнусная болтовня.
– Держись, старик! – говорил пятый, тряся мою руку. – Вернешься домой, 
отдохнешь и понемногу забудешь этот кошмарный сон!
И лишь один знакомый, бывший моряк, подошел к этому вопросу по-человечески.
– Чепуха, – пренебрежительно сказал он. – Если за первую неделю не отдашь концы 
– считай, что все в порядке. Привыкнешь.
Я бросился ему на шею. Одну неделю я могу вынести все что угодно, кроме, 
конечно, храпящего соседа по гостиничному номеру.
На «Канопусе» меня ожидал приятный сюрприз: точно так же, как я, трясся при 
мысли о морской болезни доктор Котельников. Трястись вдвоем было веселее. До 
выхода в море мы общались редко, но зато успели дать друг другу немало ценных 
советов по поводу качки. Доктор сообщил, что лучше всего о ней не думать – так 
сказал ему один знающий человек.
Первый день в море мы с Виктором провели на верхней палубе, наперебой доказывая 
друг другу, как умно мы поступили, решив не думать о качке.
– Я о ней вот столечко не думаю! – уверял меня Витя.
– И правильно делаете, – похвалил я. – Нет ничего хуже, чем думать о качке.
– Подумаешь, морская болезнь, – пыжился Витя.
– Даже говорить о ней не хочется, – подхватывал я. И мы бежали к вахтенному 
штурману узнавать, сколько сейчас на море баллов.
Через несколько дней мы с Витей подбили первые итоги. Выяснилось, что мы 
особенно хорошо переносим штиль, но и волнение до четырех баллов для нас 
нипочем.
Первое по-настоящему серьезное испытание – с точки зрения новичков, конечно– 
ожидало нас в Аденском заливе. Полночи я занимался физкультурой, пытаясь 
удержаться на койке в горизонтальном положении. Когда судно кренилось влево, 
какая-то сила стремилась усадить меня на койку; когда вправо – ноги хотели 
взлететь вверх. В рундуке нежно перезванивались бутылки с соком и минеральной 
водой, а на полу что-то громыхало. Я спрыгнул вниз, чтобы установить причину, и 
чуть не взвыл: по ногам ударили гантели. Их владелец Слава Кирсанов сладко спал,
 не подозревая, какие элегантные движения проделывает во сне его тело. Закрепив 
все прыгающие и звенящие предметы, я снова улегся, думая о том, как беззаветно 
нужно любить сон, чтобы ухитриться заснуть в такой обстановке. С этой мыслью я 
незаметно уснул и очнулся уже под самое утро.
В эти сутки морю за поведение поставили оценку шесть баллов – что-то вроде 
тройки с минусом в переводе на школьный масштаб. Для моряков это не очень много,
 но для нас с Витей в самый раз: я весь день злословил по поводу шишки на его 
лбу, а Витя, в свою очередь, иронизировал насчет синяков на моих ногах.
К вечеру мы опубликовали совместное заявление, в котором указывали, что отныне 
качка для нас не существует. Мы восхищались своими вестибулярными аппаратами и 
снисходительно улыбались, когда нас запугивали девятибалльным штормом. 
Теперь-то мы были уверены в себе и веселились вместе со всеми, когда в 
кают-компании суп из тарелок выливался на брюки, а стулья вместе с седоками 
разъезжали по полу, как самокаты. По коридорам и палубам мы ходили вразвалку, 
широко расставляя ноги. Особое чувство гордости, хоть это было и не 
по-христиански, вызвало у нас то, что несколько рыбаков страдали от морской 
болезни, а мы нет. А из всех последствий качки– бешеный аппетит и отсутствие 
аппетита, непреодолимая сонливость и бессонница, желание немедленно расстаться 
с миром и, наоборот, остаться в нем, но на земле, – нас преследовал лишь 
постоянный свирепый аппетит.
Окончательно мы добили качку тем, что стали при любой погоде играть в пинг-понг.
 Правда, определить сильнейшего было трудновато: выигрывал тот, кому чаще 
удавалось перекинуть шарик через сетку, потому что отбить удар можно было при 
особом везении. Шарик или отлетал метров на пять в сторону, подхваченный 
порывом ветра, или сам игрок цеплялся за все, что попадалось под руку, чтобы 
удержаться на ногах. Раза два-три за каждую игру мы в благоговейном молчании 
склоняли головы, прощаясь с очередным шариком, улетавшим за борт, и бежали к 
Александру Евгеньевичу выклянчивать дополнительную порцию.
Однажды я сидел в каюте радистов, где постоянно меняющийся состав собеседников 
вел вечные разговоры на вечные темы: случаи на море, земля, жены, девушки, 
книги и футбол. Я выглянул в иллюминатор и сообщил ребятам, что море слегка 
штормит, баллов этак на пять. И тогда Саша Ачкинази сказал: