траловая команда превратилась в грозную силу. Вперед!
Запорожцев предложил тут же отпраздновать мой приход, и мы, передавая друг 
другу бутылки, по очереди напились холодной газированной воды. Потом ребята 
начали совещаться, как бы получше меня приспособить, чтобы я мог принести 
наибольшую пользу. Было решено, что если я устроюсь в теньке и буду читать 
книгу, то окажу траловой команде воистину неоценимую помощь. Я терпеливо 
дождался, пока их остроумие иссякло, и с достоинством заявил, что мое право на 
труд священно, и я никому не позволю на него покуситься. Я добавил, что намерен 
высоко держать знамя трудовой сухопутной интеллигенции. Мы спорили до тех пор, 
пока из ванны не раздался голос рыбмастера Виктора Зеленина:
– Маркович, приходите помогать нам, в рыбцех!
Я торжествовал: видите, черти, на части меня разрывают!
– Он нам самим нужен! – крикнул Зеленину Анатолий и уже серьезно добавил: – 
Только уговор: будьте осторожны, утром Павлу Степановичу скат шипом ногу 
пропорол.
И побежал к лебедке – вирать трал.
Метр за метром наматывались на барабан туго сплетенные ваера. Двести метров – и 
показались доски: обитые железом плоские деревянные круги, которые в воде 
держат трал раскрытым. Минута – и доски закреплены по обеим сторонам слипа. 
Теперь можно поднимать трал на корму. Мы смотрим на бурлящую воду: траловый 
мешок всплыл! Значит, рыба есть, и ее сейчас много. Мешок медленно вползает на 
корму. Он перепоясан поперек, как колбаса веревочками, и мы считаем: раз, два, 
три… пять… десять делений– это тонн пятнадцать рыбы!
По корме никто не ходит – все бегают: нужно побыстрее освободить трал. Валерий 
энергичными рывками выдергивает скрепляющий конец, мешок расползается, и в 
образовавшуюся брешь из шланга хлещет мощная струя воды. На палубу врывается 
серебряная река. Только поспевай! Деревянными дворницкими скребками мы сгребаем 
рыбу и сбрасываем ее в раскрытую дверцу ванны. Работать было бы куда легче, 
если бы не мешали скаты, акулы, угри и барракуды. Их в трале – несколько тонн, 
и сейчас они – балласт, есть рыба получше. И мы откидываем в сторону скатов, 
зубастых угрей и барракуд, готовых вцепиться в сапог, друг в друга и во все, 
что попадется в пасть, выбрасываем за борт акул катранов. Я уже привык к акулам 
и не испытываю к ним прежнего благоговейного уважения. Мне даже смешно, что 
Юрий Зубков заехал мне акулой по голой спине, да и сам я бестрепетной рукой 
выбросил за борт пару десятков катранов.
– Черт бы его побрал! – В трале застрял огромный скат, килограммов на сто 
пятьдесят. Он загородил дорогу рыбе и создал пробку, как самосвал на улице. 
Пять драгоценных минут его вытаскивают, почтительно косясь на длиннющий, больше 
четверти метра, шип – грозное оружие, которым скат может пропороть насквозь. Но 
гигант, наверное, уже уснул – он недвижим, и я, улучив минутку, отсекаю шип на 
добрую память о нашей встрече.
Под рыбной горой расплывается темное пятно: это раздавило каракатицу. Вот она, 
вымазанная чернилами, как первоклассник.
– Осторожней! – предупреждает технолог Тесленко. Мы отклоняемся в сторону – с 
муреной шутить не стоит. Она еще жива и судорожно извивается, раскрывая и 
закрывая пасть. В инструкции сказано, что у мурен вкусное мясо и только голова 
ядовита, но мы их выбрасываем – к моему удовольствию. Всю жизнь терпеть не могу 
змей во всех их разновидностях.
Вокруг рыб с корзиной в руке бродит Гриша Арвеладзе.
– Пальчики оближешь! – мечтательно говорит он, приподняв за хвост мясистую 
негриту. – Эй, куда ходишь? По макрель ходишь! Места тебе мало, такая рыба 
давишь!
Действительно, королевская макрель– потрясающе вкусная рыба. Но особой любовью 
все же пользуются креветки. Свежие, они вкуснее крабов; недаром говорят, что 
американские миллиардеры посылают за ними для своих лукулловых пиров 
специальные самолеты. Но и в этом случае Морган поглощает креветок, выловленных 
все же несколько часов назад. Мы же едим их свеженьких, нежных и ароматных – 
только что из моря. Увы, нет пива! Как хороша была бы к креветкам бутылочка 
холодного пива! Хотя бы стаканчик, глоток на худой конец. Все-таки нет полного 
счастья под луной.
Очень хороши и лангусты, но их попадалось мало и шли они в основном на чучела.
Солнце палило нещадно, безжалостное тропическое солнце. Сейчас, сидя за 
письменным столом у себя дома, я могу спокойно вспоминать об этой адской жарище,
 но тогда… С непривычки я быстро и основательно устал и, плавая в собственном 
поту, работал на самолюбии – горючем, которое иногда помогает, когда кончается 
бензин. Зато на ребят было любо-дорого смотреть. Молодые, дочерна загорелые, 
они успевали не только перебрасывать тонны рыб, но и обливать друг друга водой 
из шланга, пугать змеиной головкой, шутить – и все это весело, непринужденно. 
Мне всегда доставляло удовольствие смотреть, как работает скромный и 
неразговорчивый Володя Елисеев, юноша с лицом и фигурой Аполлона Бельведерского 
(автор сравнения – А. Н. Шестаков), могучий Зинченко, который и за столом и на 
корме трудился за двоих, ловкие и бронзовотелые Коля Слободин и Коля Егоров, 
высокие спокойные мастера Толя Запорожцев и Вася Брусенский. Глядя на них, я 
впервые подумал о том, как может быть иногда к месту заезженная, вызывающая 
реакцию торможения штампованная фраза – вдохновенный труд. Эти полные сил 
мускулистые, веселые ребята работали очень красиво, я бы сказал – артистично. 
Жаль, что я не могу это как следует описать. Это, наверное, надо смотреть. 
Каждый день, будучи на «Канопусе», я проклинал судьбу за то, что служебные 
помехи не позволили моему другу кинооператору Володе Ковнату поехать вместе со 
мной. Какие кадры пропали безвозвратно! Сколько напряженных, волнующих, смешных