и думая о чём-то своём. Мы старались не лезть ему в душу, зная по себе – у 
каждого из нас гибли друзья, – что эта депрессия рано или поздно пройдёт сама 
собой. Нам уже было известно, что Локтев забирает Жука в дивизионную разведку, 
и каждый втайне надеялся перейти вместе с ним.
Но моим надеждам не суждено было сбыться: я попал в затяжную полосу 
неприятностей, хотя для первой из них следовало подобрать другое слово.
Началось с того, что я презрел старинную солдатскую заповедь: «Никогда не 
попадайся на глаза начальству». Болтаясь после обеда без дела по расположению, 
я не заметил, что полк обходит командир дивизии, генерал-майор, известный своим 
крутым нравом. Когда я обратил внимание на генерала и на длинный шлейф 
сопровождающих его офицеров, было уже поздно.
– Что это за чучело? – загремел генерал, когда я, лихо козырнув, пытался 
побыстрее удалиться от этого опасного места.
Меня окриком вернули, и генерал, вскипев, начал разносить командира полка за 
мой чудовищный внешний вид. Вспоминаю, что выглядел я действительно на редкость 
безобразно. Правый погон еле держался на болтающейся пуговице, левый был 
запачкан смолою, испытавшие немало передряг брезентовые сапоги покрылись 
грязными пятнами, а продранные на коленках штаны я никак не удосужился 
заштопать – все не хватало времени.
– На пять суток! – вынес свой приговор генерал, оборвав оправдательный лепет 
нового комполка майора Денисенко.
Зато вторая неприятность оказалась куда более серьёзной.
Я уже писал о том, что взвод разведки считался «личной гвардией» командира 
полка. У Локтева, конечно, был ординарец, но как-то само собой получилось, что 
основные заботы об устройстве быта командира разведчики взяли на себя, не 
говоря уже о сопровождении в бою. Все знали о личной дружбе Локтева и Жука, и 
никто не удивлялся тому, что разведчики, не успев подыскать пристанище для себя,
 оборудовали жильё командиру полка; никто не задавал Локтеву вопросов, откуда 
на его столе появляются всевозможные деликатесы, каких не вкушает и куда более 
высокое начальство. Любовь была взаимная: в свободное время Локтев частенько 
сиживал у разведчиков, играя в шахматы, беседуя на вольные темы, – одним словом,
 отдыхал душой. Он гордился своими ребятами, которые ухитрялись добывать нужную 
информацию и «языков» даже в условиях затяжной обороны, когда командиры других 
частей для той же цели вынуждены были проводить кровопролитную разведку боем, а 
разведчики, в свою очередь, гордились своим «хозяином» – умным, красивым, 
бескомпромиссным и бесстрашным человеком. Однажды произошёл совершенно 
анекдотический случай, который доставил много весёлых минут всей армии. Во 
время отпуска – единственного за всю войну – Локтев сделал предложение своей 
школьной подруге, с которой все годы переписывался. Её отец, командир одного из 
полков нашего корпуса, узнав о готовящейся свадьбе, выклянчил на несколько дней 
отпуск и прилетел в Москву, чтобы высказать свою родительскую волю: «Ты мне 
отдаёшь Савельева или Заморыша с Музыкантом, а я тебе – дочь. Иначе свадьбы не 
будет!» Локтев холодно козырнул, взял чемодан и отправился на аэродром. 
Благодаря невесте, не потерявшей голову и чувства юмора, свадьба всё-таки 
состоялась, но своё родительское благословение обиженный папа пробурчал сквозь 
зубы.
Нынешний командир полка майор Денисенко до нового назначения работал в штабе 
дивизии и, конечно, был наслышан о «локтевских ребятах». Будучи, однако, 
человеком среднего ума, он не мог понять, что их отношение к Локтеву носило не 
служебный, а глубоко личный характер. Поэтому Денисенко недоумевал, почему его 
попытки установить с разведчиками внеслужебные отношения не имеют никакого 
успеха. На все намёки и просьбы нового командира Жук, вытянувшись по уставу, 
могильным голосом отвечал:
– У вас есть ординарец, товарищ гвардии майор!
– Так он ни черта не умеет, пустое место!
– Смените ординарца, товарищ гвардии майор!
Портить отношения с известным всей армии Петром Савельевым предусмотрительный 
Денисенко не стал, но за разбитые горшки пришлось сполна заплатить мне. 
Денисенко хорошо запомнил меня по фамилии и в лицо, поскольку я дважды 
доставлял ему неприятности: принимал деятельное участие в вытаскивании его из 
машины (забрал у него из кобуры пистолет) и дал повод для жестокой взбучки, 
которую он получил от генерала. К сожалению, я не внял советам ребят и однажды 
легкомысленно прошёл мимо палатки командира полка.
– Полунин!
Я подбежал и отдал честь. Денисенко вышел из палатки, держа в руках гимнастёрку.

– Куда девался Васька, не знаешь?
– Представления не имею.
– Как отвечаешь?!
– Не могу знать, товарищ гвардии майор!
– Как это Локтев его терпел! Выгоню к черту. Держи, пришей подворотничок.
И швырнул мне свою гимнастёрку.
Локтеву разведчики с радостью оказывали подобные услуги, не дожидаясь его 
просьбы и радуясь тому, что он даже в походах выглядит подтянутым и элегантным. 
Наверное, попроси меня Денисенко по-человечески, я бы и ему пошёл навстречу, 
всё-таки командир полка. Но он так взбесил меня своей бестактностью, что я, 
забыв про всякую осторожность, пошёл на прямое хулиганство.
– Что это такое? – минут через пять спросил Денисенко, ошеломлённо глядя на 
свой подворотничок, вкривь и вкось пришитый толстыми чёрными нитками.
– Ваша гимнастёрка, товарищ гвардии майор! – дерзко отчеканил я.