– Когда в наступление пойдём, не знаете? – поинтересовался Володя.
– Опасаешься, что без нас Берлин возьмут?
– Как раз наоборот, – серьёзно ответил Володя, – пополнение бы нам денька два 
подкормить, еле на ногах ребята держатся – из освобождённых военнопленных.
Сергей Тимофеевич помрачнел.
– Проводите меня, друзья, и отсыпайтесь: видимо, завтра двинемся дальше. Да, 
Володя, – спохватился он, – раздобыл для тебя превосходный аккордеон, валялся 
бесхозный в двух шагах от дома. Воспользуюсь служебным положением и буду возить 
с собой на штабной машине. Доволен?
– Ещё бы! – обрадовался Володя. – Эх, руки чешутся!
– У меня полный склероз! – ахнув, засмеялся Сергей Тимофеевич и достал из 
кармана две коробочки. – Утром разведчики принесли Локтеву целый ящик ручных 
часов – нашли в штабе, и не каком-нибудь, а танковой дивизии «Охрана фюрера»! 
Как я понимаю – спецзаказ для награждения доблестных эсэсовцев, разгромивших 
азиатские орды под Берлином. Но от дивизии осталось одно воспоминание. Смирно, 
товарищи гвардейцы! Получайте часы и заканчивайте войну по московскому времени.
Мы сердечно поблагодарили Сергея Тимофеевича и проводили его до штаба.
И тут, как назло, нам повстречался лейтенант Кулебяко. Уже потом мы узнали, что 
над ним смеялся весь медсанбат – получив чернобурку, Танюша вспомнила, что ей 
пора на дежурство, и бежала, не оставив несчастному влюблённому ни малейшей 
надежды. Кулебяко шёл злой как черт. Увидев на Сергее Тимофеевиче знакомые 
сапоги, он остановился:
– Так вот кто твоя «невеста»! – прорычал он.
– Здравия желаем, товарищ гвардии лейтенант! – не скрывая насмешки, отчеканил 
Володя.
Я не удержался и прыснул. Кулебяко бросил на меня многообещающий взгляд и 
яростно зашагал, шаркая по асфальту разбитыми подмётками.
Но на этом злоключения Кулебяко не кончились.
У самого штаба прогуливался вместе с приятелем сержантом Юра Беленький. Сапоги 
Сергея Тимофеевича произвели на него большое впечатление.
– Хороши! – Юра поцокал языком. – Где добыли, если не секрет?
Не успел Сергей Тимофеевич раскрыть рта, как я торопливо проговорил:
– Лейтенант Кулебяко достал несколько пар, можешь выменять.
– Ч-черт, – разочарованно почесал в затылке Юра. – Нет у меня никакого барахла…
– Ладно, будут у тебя сапоги, – включаясь в игру, сердечно сказал Володя. – Для 
Друга делаю, учти. Только сорок второй размер.
– Как раз мой! – заволновался Юра.
– Тогда пойди к лейтенанту и скажи, что Татьяна, мол, из медсанбата велела 
кланяться и забрать сапоги, которые Кулебяко обещал подарить её мужу на свадьбу.

– Ас чего это Таня будет мне подарки дарить?
– Все дело в чернобурке, которую Кулебяко взял у Тани для своей жены, – 
вмешался я. – А чернобурка была моя. А сапоги мне велики.
Юра добросовестно все повторил и помчался к лейтенанту за сапогами. Мы, 
разумеется, тут же отправились за ним, спрятались за угол дома и затаив дыхание 
ждали развития событий.
Прошло с полминуты, и на крыльцо вылетел взъерошенный и ничего не понимающий 
Юра. Вслед ему громыхало:
– Я тебе покажу такую чернобурку, что на том свете будет сниться! Смир-рна! 
Кругом! Шагом марш к чёртовой матери!
Откровенно признаюсь: я сделал все возможное, чтобы об этой истории узнало 
максимальное число людей.



У БЕЗВЕСТНОГО ОЗЕРА, В ПРЕДПОСЛЕДНИЕ ДНИ

По понтонному мосту мы переправились через Шпрее – холодную речку со свинцовой 
водой.
Но мы уже знали, что Берлина нам, увы, не видать, что брать его будут другие. 
Спустя много лет я прочитал в военной литературе, почему так получилось. 
Оказывается, Гитлер до конца мечтал столкнуть лбами союзников, чтобы из 
высеченных искр вспыхнул новый пожар. Гитлер оголил свой западный фронт и 
бросил армию генерала Венка на помощь осаждённому Берлину. Тем самым 
американцам и англичанам было дано понять: наши главные враги – русские, с вами 
мы готовы договориться.
Поэтому мы спешили. Мы верили союзникам, но – верь и оглядывайся! – хотели как 
можно быстрее взять Берлин, чтобы лишить Гитлера всяких иллюзий.
Армия Венка была одной из этих иллюзий. Она рвалась к Берлину, и её нужно было 
уничтожить. И эту задачу маршал Конев возложил, в частности, на наш взвод.
Вот почему я так и не увидел Берлина, хотя прошёл всего в сорока километрах от 
его пригородов.

Джек Лондон рассказал про зеркало, глядя в которое человек видит свою судьбу.
Мы даже не в состоянии себе представить чудовищные последствия такого 
изобретения – будь оно в действительности. Оно привело бы, наверное, к полному 
потрясению человеческой психики, ибо вся прелесть жизни – в ожидании и надежде, 
в глубоко запрятанной в каждом из нас – даём мы себе в этом отчёт или нет – 
вере в бессмертие души.
А стоит ли жить, если ты в зеркале видишь свою разорванную плоть или агонию на