И в этот момент раздалось несколько взрывов: минное поле! Крики раненых 
заглушили пулемётные и автоматные очереди, откуда-то сбоку посыпались мины, и 
мы, не ожидая команды, бросились на мокрую холодную траву.
– Братцы, помогите! – в десятке метров от нас кричал раненый.
Володя сделал знак, и мы поползли на крик. Передав мне автомат, Володя 
перетащил стонущего бойца на свою плащ-палатку, и мы, ухватившись за края, 
поволокли его назад.
– Ноги и руки целые, – успокаивал Володя раненого. – Сейчас тебя перевяжут, 
потерпи, братишка.
Не помню, сколько мы пролежали под дождём, ожидая прихода танков. По приказу 
Ряшенцева мы лишь отползли поглубже в лес. Володя что-то говорил, а я заснул 
мучительным и сладким сном на пуховой перине – в луже дождевой воды. Когда 
Володя меня растормошил, на мне не осталось ни одной сухой нитки.
– Двое сапёров погибло, – мрачно сообщил Володя, – расчищали мины. Готовься, 
подходят танки.
– Передвигаться по танковой колее! – раздалась команда.
И мы пошли в темноту – в атаку. Ноги вязли в глинистой почве, ботинки, кажется, 
весили по тонне каждый, и не было сил их выдёргивать. Услышав гул танков, немцы 
покинули траншею, и мы, пройдя через неё, снова брали деревню.
Лопнувшая в небе ракета осветила такую сцену.
На окраине деревни возле большого кирпичного дома стоял сарай. Неожиданно двери 
сарая распахнулись, и по тридцатьчетверкам с почти пулемётной скоростью прямой 
наводкой забила длинноствольная зенитка. Её расчёт прожил не больше минуты, но 
два наших танка так и остались на поле боя…
А нам достался двухэтажный особняк, в котором засело десятка полтора 
автоматчиков. Танки уже проскочили вперёд, артиллерия безнадёжно отстала, и мы, 
лёжа вокруг дома, швыряли гранаты, стараясь попасть по окнам. Наконец из одного 
окна вылетела и упала на землю белая простыня. Мы поднялись, и тут же над 
нашими головами просвистела автоматная очередь. Мы снова залегли, а в доме 
послышались крики, ругань, трое немцев выволокли на крыльцо сопротивляющегося 
унтер-офицера, с силой швырнули его на землю и подняли кверху руки. 
Унтер-офицер встал и, жалко улыбаясь, начал отстёгивать с руки часы.
– Рус, ур, ур, – пробормотал он, протягивая нам часы.
И тут – мы не поверили своим ушам – из погреба, закрытого деревянной крышкой, 
донеслось:
– Сыночки, дорогие, не открывайте – они мину привязали!
Володя выбежал из дома и вернулся, волоча за собой унтера.
– Снимай мину, гадюка, фашист недорезанный! Гнида паршивая!
Подобострастно кланяясь, унтер вытащил перочинный ножик, присел и осторожно 
перерезал неколько не замеченных нами тонких проволочек в щели между крышкой и 
люком погреба. Через минуту нас обнимали пожилая измождённая женщина и две 
девушки.
– Наши, – плача, стонали они. – Родные!
– Катю Коробову не встречали? – грустно спрашивал у них Митя. – Беленькая такая,
 худенькая, Катюша Коробова.
– Не встречали, родной ты мой, – гладя Митю по плечам, вздыхала женщина. – А 
Васильева Степана Петровича из Воронежа нет среди вас? Муж мой…
– Нет, мамаша, в другом полку, наверное, – обнадёжил Володя. – Не поминайте 
лихом, мамаша, сестрички
И мы ушли – бой продолжался.

А под утро, когда все было кончено, Митя Коробов, добрый и славный паренёк с 
чистыми голубыми глазами, подорвался на мине. Ему оторвало ногу выше колена, и 
он так и не пришёл в сознание. Он умер несколько часов спустя, и я втихомолку 
плакал, узнав об этом.
Быть может, если бы приказали, мы нашли бы в себе силы пойти дальше, но нам 
велели спать. И мы, не поев, не умывшись, никого ни о чём не спрашивая, легли и 
заснули и спали, наверное, почти целые сутки. А потом встали, худые, чёрные от 
грязи и копоти, привели себя в порядок, позавтракали и выстроились на окраине 
деревни.
Сначала Ряшенцев вручал гвардейские значки – тем, кто их не имел. А потом вдоль 
строя, стройный и щеголеватый, шёл майор Локтев вместе со своим адьютантом и 
поздравлял награждённых. Медали он сам прикреплял к гимнастёркам, а вместо 
орденов вручал выписки из приказа. Когда майор поздравил рядового Железнова со 
званием гвардии сержанта и орденом Славы третьей степени, Володя поблагодарил 
по уставу и, волнуясь, спросил:
– Товарищ командир полка, жив Сергей Тимофеевич?
– Жив, жив, – улыбнулся майор. – Допрашивает пленных.
Стоял тёплый солнечный день – 19 апреля 1945 года. По дороге нескончаемым 
потоком шли танки, тягачи с орудиями, машины, колонны солдат. В нескольких 
километрах от деревни шёл бой – наши дивизии форсировали Шпрее.



АНТРАКТ

В деревню возвращались местные жители. Одни из них тихо плакали у развалин, а 
другие, ещё не веря своему счастью, приводили в порядок уцелевшие дома. Вместе 
с женой, невесткой и тремя внучками вернулся и хозяин большого дома, где 
расположился наш взвод. Высокий седоусый старик деловито обошёл участок,