В этой деревне мы проспали несколько часов беспробудным мёртвым сном. Нашему 
взводу достался богатый дом, и мы, не остыв от боя, поначалу ходили из комнаты 
в комнату, удивляясь чужому быту. В большом книжном шкафу с разбитыми стёклами 
стоял длинный ряд: «Майн кампф» в разных переплётах, богато иллюстрированное 
издание о немцах в Париже, разные книги неизвестных мне авторов и мои любимые 
«Три мушкетёра» – черт побери! – на немецком языке. Как я жалел, что учил в 
школе английский!
Пока я рылся в шкафу, а Митрофанов швырял кинжал в большой портрет Гитлера, 
Володя выволок из погреба несколько банок компотов и окорок, велел нам 
подождать и вскоре вернулся, таща за собой на поводке скулящую собаку.
– Для проверки, – пояснил Володя и бросил псу кусок окорока. Голодный пёс 
проглотил его, почти не разжёвывая, завилял хвостом, жадно съел ещё один кусок 
и вылакал из тарелки компот.
– Налетай, славяне! – провозгласил Володя, и мы, не ожидая нового приглашения, 
дружно принялись за немецкие харчи.
Наелись и повалились кто куда: на кровати с пуховыми перинами, на диван, просто 
на пол, и заснули, как я уже говорил, беспробудным мёртвым сном.
Нас разбудил Сергей Тимофеевич. Пока мы с Володей протирали глаза, он из фляжки 
наполнял бокалы красным вином.
– Через несколько минут всё равно подъем, – извиняющимся голосом проговорил он.
 – Я рад, что вы живы, выпьем за победу, друзья мои.
Мы выпили. Сергей Тимофеевич был небрит, и седая щетина очень старила его 
похудевшее лицо. Через расстёгнутый воротничок проглядывали белые бинты.
– Вы ранены? – хором вскричали мы.
– К счастью, очень легко, – ответил Сергей Тимофеевич. – Осколком гранаты, но 
его уже вытащили. Я все о вас знаю, только что говорил с Виктором. Когда дойдём 
до Шпрее, нас, наверное, отведут на переформирование. Локтев сделал меня своим 
переводчиком и не отпускает ни на шаг. Он умница и храбрец. Во время атаки 
штаба немецкими автоматчиками – не только ваш батальон, все мы были в 
окружении! – он показал себя хладнокровным и умным солдатом. Володя, Ряшенцев 
представил к орденам Виктора, Юру Беленького и тебя. Я горжусь тобой. Миша, 
держись Володи, и у тебя все будет хорошо. Дайте я вас обниму и побегу – 
отпросился на три минуты.
Мы обнялись. Сергей Тимофеевич побрёл к двери, обернулся и развёл руками.
– Хотел сказать на прощанье: «Берегите себя», но как-то неловко. Я-то ведь 
оказался в штабе…
И ушёл, по-стариковски шаркая подошвами покрытых высохшей грязью ботинок.

И ещё один раз я готов был провалиться сквозь землю – вторично за трое суток.
Несколько часов мы шли в арьергарде полка. Передовой батальон дрался с 
рассеянными по лесу группами немцев, а когда мы спешили на помощь, перестрелка 
кончалась. На коротком привале я уснул – свинцовая усталость. Спал я пять минут,
 не больше, и, когда Митрофанов толкнул меня локтем в бок, рота уже двинулась в 
путь. Я догнал ребят, прошагал в полузабытьи метров двести – увидел перед собой 
страшные глаза Володи.
– Где диски?!
В деревне нашему отделению дали ручной пулемёт, а оба запасных диска Володя 
поручил нести мне. И они остались на привале! Я побежал обратно, проклиная все 
на свете, долго разыскивал диски и снова догонял своих – наверняка самый 
памятный бег в моей жизни. Володя, взглянув на мою совершенно удручённую 
физиономию, ласково пошлёпал меня по затылку.
– В следующий раз наматывай шнур с дисками на руку, не забудешь. А ну, 
улыбнись!
Подарок судьбы – то, что рядом со мной был Володя.

Последний за эти трое суток бой мы вели ночью.
Впереди лес горел, и пришлось с хорошей мощёной дороги свернуть в тёмную чащу. 
Мы брели, спотыкаясь от усталости и обнимая встречные деревья, окликали друг 
друга, и всё равно роты в конце концов так перемешались, что уже нельзя было 
разобрать, каким приказам подчиняться и кого слушать. К тому же полил сильный 
дождь, который легко пробивался сквозь прореженный лес, луну заволокло тучами, 
и стало совсем темно. Мы надели выданные нам немецкие плащ-палатки и продолжали 
двигаться в неизвестность, мечтая о костре и кружке кипятка.
– Знаешь, Мишка, – тихо проговорил Володя, – я решил твёрдо: как война 
окончится, поеду к Сергею Тимофеевичу. Вот иду и все думаю о нем, многих людей 
перевидел, а ни к кому такого не чувствовал. Как родной… Ответь, только честно: 
сварит у меня мозга на учёбу?
– Мнительный ты человек, Володя, – сказал я. – В институте я учился, точнее, 
иногда посещал. Большинство студентов нашего курса тебе и в подмётки не 
годятся! Сергей Тимофеевич говорил ведь, что ты все на лету схватываешь.
– Эх, если бы и в самом деле так, – радостно вздохнул Володя. – Я б Тимофеичу 
дал слово: пока не выучусь – не женюсь, это точно. И работать буду обязательно, 
не хочу быть в тягость.
– Восьмой, девятый и десятый классы за один год пройдёшь, как мы с Сашкой, – 
развивал я перспективу. – А девчонка, если умная попадётся, нисколько не 
помешает. Правда, тебе с ними придётся трудно – красивый ты, черт. Вешаться на 
шею будут.
– Хочешь, открою один секрет? – хмыкнув, шепнул Володя. – Только никому ни 
гугу! У меня ещё ни одной бабы не было, разговоры одни, понял? Подлость это – 
погулял, и в кусты, а она, может, сына родит, которого ты в глаза не увидишь.