ПЕРВЫЙ БЛИН

Я проснулся от страшного грохота.
– Началось! – прокричал мне Володя, и я не услышал, а понял, что он хотел 
сообщить.
Небо, разорванное в клочья, трясущаяся в судорогах земля, вой, скрежет, тысячи 
громов и молний! Спустя много лет я прочитал, что первая артиллерийская 
подготовка, свидетелем которой мне довелось стать, оказалась едва ли не самой 
мощной в истории войн. Ребята что-то кричали, смешно раскрывая и закрывая рты, 
но никто и не пытался понять друг друга, мы, кажется, мгновенно оглохли, 
потеряли счёт залпам, которые слились в один непрерывный грохот, в эту 
удивительную, оптимистическую симфонию войны – для тех, кто заказывает музыку. 
Немцы, как мы убедились два часа спустя, были о ней другого мнения.
Разрывы снарядов отдалились – артиллерия уже молотила немцев в глубине обороны, 
над Нейсе пролетели штурмовики, ставя дымовую завесу, и передний край на том 
берегу окутался молочной пеленой. Мы начали спускаться к реке, куда сапёры 
потащили лодки.
– Налетай, расхватывай! – дурачился молодой сапёр. – Распашные, три рубля за 
час!
Посреди реки разорвался снаряд.
– Вертай обратно, стреляют! – заорал Кузин.
– Где стреляют, где стреляют? – засуетился Юра Беленький и погрозил в сторону 
немцев кулаком. – Безобразие! В человека попасть могли!
Все рассмеялись – слишком весёлым, нервным смехом.
– Шальной, – успокоил Кузина Виктор. – По лодкам, славяне!
Ветер отогнал дымовую завесу, и немецкие траншеи оказались перед нами как на 
ладони. Но как они были не похожи на те, которые я наблюдал в стереотрубу! 
Откуда-то застрочил одинокий пулемёт, над головами засвистали пули.
– Пригнитесь! – приказал Володя, изо всех сил работая вёслами.
Сильный толчок – лодка врезалась в берег.
– Быстрей, быстрей! – торопил Володя.
– За мной! Вперёд! – надрывно кричал Ряшенцев.
Задыхаясь от волнения и не видя перед собой ничего, кроме Володиной спины, я 
побежал, перепрыгивая через скрюченные куски колючей проволоки, воронки. Весь 
берег был перепахан и разбит, кругом валялись искорёженные куски бетона с 
торчащей арматурой, толстые бревна из блиндажей, вырванные с корнем 
бронеколпаки, полузасыпанные землёй трупы фашистов.
– А-а-а!
Кто-то подорвался на мине, к нему бежал санитар.
– А-а-а!
Предсмертный крик – ножом по сердцу. Послышалась дробная пулемётная очередь – 
недобитые немцы оживали. Мы попрыгали в траншею.
– Впе-ере-ед!
На бруствере во весь рост стоял комбат Макаров, размахивая пистолетом.
Я задыхался, мне мешало нестерпимо бьющееся сердце, прилипшая к телу рубашка и 
крупные капли пота, стекавшие на глаза из-под пилотки. Все, чем я жил до сих 
пор, полетело ко всем чертям, в жизни осталась одна цель: не отстать от Володи. 
Сзади разорвалась граната, я на ходу обернулся, больно ударился о торчащий из 
груды рыхлой земли ствол пулемёта и с размаху полетел на дно траншеи. Быть 
может, это меня спасло: автоматная очередь свалила двух бегущих за мной бойцов.
Все дальнейшее я вижу отчётливо и ясно, словно просматриваю кадры 
документального фильма.
Рослого немца, выскочившего из хода сообщения, Володя уложил ударом приклада по 
каске и тут же закричал:
– Ложи-ись!
Из открытой двери блиндажа вылетели две гранаты с длинными деревянными ручками. 
Одну из них подхватил Володя и швырнул обратно. Другая взорвалась, и Виктор 
Чайкин, матерясь, схватился за левую руку. Не сговариваясь, Юра Беленький и 
Володя одновременно бросили в блиндаж гранаты, а Владик Регинин, просунув в 
дверь вытянутый в руке автомат, дал длинную очередь. Вслед за Володей я вбежал 
в блиндаж. На полу лежало несколько немцев. Один из них, в дальнем углу, был 
жив и, приподнявшись, трясущейся рукой наводил на Володю пистолет.
– Володя! – заорал я и нажал на спуск. Заело! Я швырнул автомат в немца и 
промахнулся, а Володя ударом ноги вышиб из его руки пистолет. Немец уронил 
голову на пол и затих.
– Здесь порядочек! – Володя улыбнулся, поднял пистолет и выскочил из блиндажа.
 – И здесь тоже, выходи спокойно!
Я устремился за ним и столкнулся лицом к лицу с комбатом Макаровым.
– Куда дел оружие? – вытирая пот со лба, жёстко спросил комбат.
Я ахнул и бросился в блиндаж за своим автоматом.
И здесь произошла сцена, которая стала достоянием всей роты и принесла мне 
весьма досадную известность.
Немец, у которого Володя выбил пистолет, сидел на полу, ошалело поводя 
окровавленной головой. В руках у него был мой автомат. Увидев меня, немец 
поднял его на уровень моего живота и оскалился. Сердце у меня остановилось.
Щёлк! – осечка.
Щёлк! – осечка!
Я бросился к немцу и схватил руками ствол.