– Кому?!
– Беленькому!
– Лови, твоя ворона, – поздравил Юру Володя. – Внимание: кому?!
– Митрофанову!
Общий хохот – нужно же было, чтобы именно Митрофанов получил кисет с вышитой 
надписью: «Богатырю гвардейцу».
– Кому?!
– Мне.
Здесь уже все просто легли: разыгрывалась кость, которую старательно обгрыз 
Кузин.
– Кому?!
– Тебе!
– Вот спасибо, – обрадовался Володя, показывая огорчённому Виктору пачку 
«Казбека». – Не угадал, сержант! Кому?
Мне достался раздавленный ногой окурок, Кузину – обрывок ватмана с неприличной 
частью спины Гитлера, а Сергею Тимофеевичу – главный приз, плитка шоколада, на 
которую он тут же выменял выигранную Митей Коробовым «Легенду об Уленшпигеле» 
Шарля де Костера.
– Расскажите нам про эту книжку, Сергей Тимофеевич, – попросил Володя. – А я 
ребят соберу.
Сергей Тимофеевич с упрёком покачал головой. В последние дни он мучился 
сознанием сделанной им ошибки: неосторожным признанием в разговоре с командиром 
роты. Слух о том, что у Ряшенцева служит учёный, кандидат наук, быстро 
распространился, и то из одной, то из другой роты приходили солдаты «посмотреть 
на живого профессора», как прозвали Сергея Тимофеевича ещё в запасном полку. Мы 
очень гордились этим обстоятельством, а Володя, верный телохранитель своего 
старшего друга, не упускал случая превратить отдельные визиты в спектакли. Сам 
Володя выступал в качестве режиссёра-постановщика, а Митрофанов, обнаруживший 
незаурядное актёрское дарование, стал исполнителем.
– Товарищ профессор, к вам пришли, – почтительно обращался к нему Володя.
– Прошю, прошю, – гнусавил Митрофанов и, цепляя найденное в блиндаже золочёное 
пенсне, важно кивал. Лжепрофессору представлялись, заикаясь от смущения, а он 
снисходительно махал рукой и бормотал совершеннейшую абракадабру:
– Конфигуряция… кхе-кхе… Бином Ньютона, дорогой товарищ, это тебе не щи хлебать,
 пардон-котангес-динозавр, чёрт возьми! Закурить найдётся?
И зеваки, удовлетворённые, чуть ли не на цыпочках уходили.
Сергей Тимофеевич наслаждался спектаклем вместе со всеми, но от бесед уклонялся,
 особенно если они собирали толпу. Однако, весьма довольный тем, что в его руки 
попала хорошая книга, он разговорился.
И мы, намертво забыв, где находимся и что нас ждёт, сидели вокруг него, слушая 
рассказ об одной из самых чудесных книг, когда-либо появлявшихся на свете. Мы 
хохотали над проделками изобретательного плута Тиля, дружно влюблялись в нежную 
красавицу Неле, возненавидели инквизиторов, в которых без подсказок увидели 
фашистов, и вместе с великим в своём горе, непримиримым и столь близким нам 
Уленшпигелем твердили каждый про себя: «Пепел Клааса стучит в моё сердце». 
Сергей Тимофеевич говорил негромко, покашливая, его слова часто заглушала 
пулемётная трескотня и разрывы мин, но такого удивительного рассказа я больше 
никогда не слышал. Быть может, так подействовала обстановка, или умение Сергея 
Тимофеевича показать созвучность двух эпох, или гениальность самой книги – 
трудно сказать: во всяком случае, с того памятного вечера я читал «Уленшпигеля» 
добрый десяток раз, читал с наслаждением, но по-настоящему он ошеломил меня 
лишь тогда, в окопах над Нейсе. К нам подсаживались все новые слушатели, я 
видел, как Ряшенцев делал кому-то знаки: «Не мешайте, пусть слушают!» – и 
Сергей Тимофеевич то под общий смех, то в напряжённой тишине продолжал 
рассказывать о проделках и подвигах Великого Гёза.
– Три сотни лет назад это было? – спросил Виктор Чайкин, когда Сергей 
Тимофеевич закончил. – Жаль, нам бы в роту такого парня!
– А он у нас есть.
– Смирно! – запоздало выкрикнул Виктор. – Товарищ гвардии майор! Первый взвод 
третьей стрелковой роты…
– Вольно! – Локтев кивнул, предложил садиться и сел сам на подставленный ящик 
из-под мин. – Извините, что подошёл по-кошачьи, у разведчиков научился, – 
усмехнувшись, сказал он. – Так есть у нас свой Тиль, не менее славный парень – 
Василий Тёркин.
– Вы правы, товарищ гвардии майор, – проговорил Сергей Тимофеевич. – Я уверен, 
что Твардовский не раз и с удовольствием перечитывал «Уленшпигеля», создавая 
ему духовного брата на нашей российской земле.
Мы сгрудились вокруг, с интересом рассматривая командира полка. Он курил, 
глубоко затягиваясь; теперь, при ближайшем рассмотрении он не показался мне 
столь молодым, как раньше: гладко выбритое лицо прорезало несколько жёстких 
морщин, а холодноватые серые глаза глубоко запали – наверное, гвардии майор 
давно забыл, что такое спокойный и долгий сон. Однако я рад был отметить, что 
лицо этого человека, которого в полку очень уважали, оказалось умным и 
симпатичным. Рассказывали, что он много раз был ранен, и комдив личным приказом 
обязал его без особой необходимости не подменять собой младших командиров и не 
ходить в атаку в боевых порядках взводов.
– А в вашем батальоне есть даже свой Ламме Гудзак, – глядя на солдат, 
засновавших по траншее с котелками, шутливо заметил майор. – Повар Гаврилов. 
Единственный на моей памяти рядовой, которому обмундирование шьют, как генералу,
 на заказ!