хорошие люди. Они понимали, что в ста пятидесяти метрах от немецких пулемётов 
из новичка за день не сделаешь ветерана и что важнее всего не струнами 
натягивать его нервы, а сохранить присутствие духа.
Я думал, что эти сутки растянутся на целый год, но ошибся: время летело быстро. 
С утра повеселевший Ряшенцев привёл пополнение – человек сорок солдат, бывалых 
фронтовиков; они хорошо отдохнули после ранений и без особого сопротивления с 
нашей стороны стали задавать тон. Многие из них вернулись, как домой, в свою 
роту и без конца рассказывали о друзьях, оставшихся выздоравливать, о 
вольготной жизни в госпиталях и о своих блистательных, но совершенно 
неправдоподобных победах над сёстрами.
– Сто двадцать человек в роте! – радовался Ряшенцев. – Было у нас когда-нибудь 
столько, Степан Петрович?
– Пацанья много, – бурчал неисправимый Чайкин-старший, – сопляков вроде моего 
Витьки. Сделай милость, Василий Иваныч, выгони его из взводных, без царя в 
голове, поганец…
Ряшенцев отмахивался, но на всякий случай дал Виктору опытного помкомвзвода – 
младшего сержанта Юру Беленького. Вместе с Володей Железновым Виктор и Юра 
составили триумвират, авторитет которого был для нас вне всяких сомнений.
Мы уже знали, что завтра на рассвете нам предстоит форсировать Нейсе. Благодаря 
Виктору я побывал на командном пункте батальона и несколько минут смотрел на 
тот берег в стереотрубу: он весь был изрезан траншеями и закутан в колючую 
проволоку. Поодаль виднелся лес, вполне безобидный на вид, – именно его, по 
словам Виктора, придётся брать нашему батальону. Но сначала, сразу после 
артподготовки – а она, говорили, будет невиданной, все пространство за нами 
утыкано пушками – мы на лодках переправимся через Нейсе и будем очищать траншеи.

– Вскочил в траншею – очередь, в неподавленную огневую точку гранату, – 
напоминал Ряшенцев. – Только сослепу своих не перестреляйте. Плавать все умеют?
– Я не умею, – прошептал бледный Кузин. – От наших Орешников до реки было 
полдня ходу. Научиться бы…
– Это в два счета, – успокоил его Володя. – Поди крикни немцам, чтоб из 
пулемётов перестали шпарить, и я тебя мигом обучу. Ладно, не дрейфь, в одной 
лодке со мной поплывёшь.
– В случае чего вытащим, – великодушно добавил я. – Не бросим в беде.
Тррах! – у самого бруствера с противным треском лопнула мина. Вместе с 
несколькими другими новичками я бросился на дно траншеи, но спохватился и со 
стыдом поднялся, отряхиваясь.
– Жив? – с иронической тревогой спросил Юра Беленький. – Санитаров!
– Мина страшна на голом месте, – с улыбкой сообщил Ряшенцев. – Там она 
срабатывает как сенокосилка – осколки по земле стелются.
– А я нисколько и не испугался, – пояснил я. – Просто инстинктивно, с 
непривычки. Тррах!
– Ну что? – стоя на месте, с торжеством спросил я. Все засмеялись, а Володя, 
потрепав меня по плечу, дружелюбно сказал:
– Считай, Мишка, что ты уже обстрелянный.
– А самолёты на автостраде? – напомнил я.
– Ну, тогда дважды обстрелянный, – поправился покладистый Володя. – Товарищ 
лейтенант, снова комедия начинается!
Из блиндажа с рулоном ватманских листов в руках вышел Владик Регинин, ефрейтор 
из пополнения. Ватман он раскопал где-то по дороге из медсанбата и, как бывший 
студент художественного училища, не мог допустить, чтобы такое богатство лежало 
без дела. Теперь он нёс вторую серию своих работ – первую немцы уже превратили 
в клочья.
– Никакого уважения к творчеству, – жаловался Владик, закрепляя на длинном 
шесте большой лист. – А ещё считают себя культурной нацией!
Мы грохнули. На ватмане, держась за живот, с опущенными штанами стоял Гитлер, а 
перед ним – Геббельс с ночным горшком в руке.
– Поднимай! – приказал Владик. – Явление фюрера народу!
Началась такая пальба, что в полминуты от ватмана остались одни воспоминания.
– У, вандалы, – ругался Владик, прибивая сапожными гвоздями следующий лист, на 
котором Гитлер был изображён в совершенно неприличном виде.
Мы радовались развлечению, но через час, когда картинная галерея художника 
Регинина была уничтожена без остатка, выяснилось, что «комедия» для немцев 
может обернуться трагедией. Пришёл комбат Макаров и передал Владику личную 
благодарность командира полка: рассвирепевшие немцы сгоряча раскрыли ещё не 
засечённые нашей разведкой огневые точки, и данные о них переданы артиллеристам.
 Вышло, что Владик своими рисунками наверняка спас кому-то из нас жизнь, и мы 
смотрели на него с большим уважением.
– Может, ещё Гитлеров намалюешь? – спросил Макаров, весело поглядывая на 
обрывки бумаги.
– Больших листов нет, – с сожалением ответил Владик и подмигнул нам, слушавшим 
этот разговор с нескрываемой завистью.
Комбат сообщил и другую приятную новость: в полк прибыли подарки. Зная по опыту,
 что в таких случаях времени терять нельзя, Виктор поспешил за нашей долей и 
приволок перевязанный шпагатом ящик из-под макарон. Подарков – разных кисетов, 
бритвенных приборов, книг, печенья и прочего – оказалось штук пятнадцать, и 
Володя вызвался произвести справедливое распределение. Он разложил подарки на 
шинели и поставил к ним спиной Виктора.
– Бери список личного состава и, как услышишь: «Кому?» – называй любую фамилию.
С этими словами Володя ткнул пальцем в небо: