синяков наставила… Словом, подняли мы всех на 18-й, потом на 19-й, а там… прямо 
в кухню ресторана. Быстро подняли, нам два повара сверху помогали. А они там 
хорошо забаррикадировались, двери у них плотные, обитые жестью, на кухне и дыма 
почти не было. Уленшпигель тоже своих погорельцев поднял, оборванных и 
замызганых, такой антисанитарии на кухне небось отродясь не видывали. Нас стали 
угощать, но мы только по чашке кофе выпили, и то на ходу – поспешили по 
внутренней винтовой лестнице, по какой официанты с подносами ходят, прямо в 
ресторан, на двадцать первый этаж…
Рассказ Володи Никулькина я застенографировала, вот он без всякой редакции:
– Не знаю, как чувствовали себя на верхотуре товарищи капитаны, а тогда 
лейтенанты Клевцов и Кожухов, а я лично чуть не помирал от страху. Граждане, 
думаю, братья молочные, как пишет Зощенко, и чего я попёр в пожарные? Я ведь, 
Ольга, Николаевна… ладно, просто Ольга, я ведь ужасно не люблю гореть синим 
пламенем, мама сто раз говорила, что лучше бы ты, Вовочка, – это для мамы я 
Вовочка, для мамы небось и сам полковник товарищ Кожухов просто Мишенька… – так 
лучше бы ты, говорит, как твой папа, стал бухгалтером в пищеторге и тебя бы во 
всех магазинах цветами встречали. Правильно, говорят, тебя народ прозвал 
Уленшпигелем, авантюрист ты и шалопай, женился даже не как все люди, а в ванной 
– это потому, что я со своей Ритой в ванной познакомился, когда её квартира 
горела. Недоразумение, говорит, ты, а не пожарный, пожарные должны быть матерые,
 серьёзные и с усами, а ты коротышка, общий насмешник, и ветер у тебя в голове, 
семейным людям на спину Нефертить клеишь и рекламу «Пейте томатный сок».
Выпалив одним духом эту тираду, Володя продолжал:
– Но поскольку вы, Ольга Никола… или просто Ольга, в наших делах собаку, 
извините, съели и вас не обманешь, признаюсь, что от страху я чуть не отбросил 
сандалии, не сразу, а тогда, когда зыркнул вниз с 19-го этажа. Мама моя родная, 
тёща любимая! В жизни ещё так не пугался, разве что когда – вспомнить жутко! – 
шмякнул о дверь авоську с бутылками пива. Не волнуйтесь, Ольга, и не меняйтесь 
в лице, не разбил, только одна чуть треснула, не принял обратно грубиян из 
«Стеклотары»… С цепочки, что ли, начинать? Впереди лейтенанты полезли, я за 
ними налегке: «фомич», две спасательные верёвки в мешочках, «Дымок» – это 
сигареты такие, высшего класса, и фотокарточка жены в боковом кармане. Был я 
третьим, чувствовал себя человеком, а потом чёрт дернул начинать свою цепочку – 
это когда лейтенанты на пятой лоджии застряли. За мной Рожков Боря полез, за 
ним другие на подхвате – словом, «связали» цепочку и стали спускать артистов, 
как мы их условно называли, потому что в гостиничные номера только артистов 
поселяли, которые приезжали на гастроли. Мы, конечно, документов на лоджии не 
проверяли, но из стенгазеты потом узнали, что одного народного артиста спустили,
 двух заслуженных и сколько-то, не помню, обыкновенных, у которых всемирная 
слава впереди. И знаете, что в высшей степени странно и даже необъяснимо? Что 
обыкновенный, то есть менее ценный для зрителя субъект, хочет жить ничуть не 
меньше, чем заслуженный и даже народный! Один заслуженный одним обыкновенным 
возмущался: «Без звания, без таланта, на ролях „кушать подано“, а вперёд 
лезет!» Это потому, что мы того самого «кушать подано» первым спустили, у него 
сзади так штаны обгорели, что ни в один ресторан не пустят. А народный оказался 
отличным малым, даже шутил, хотя и зубами лязгал. Фамилию забыл, помню только, 
что не Смоктуновский и не Гурченко. Вношу поправку! Я вам говорил, что там были 
одни артисты, но правил нет без исключений, так как администраторы в гостиницах 
люди исключительно отзывчивые и сердечные, за простое спасибо плюс десятку хоть 
слона из зоопарка в люксе поселят. Вот капитану, а тогда лейтенанту Клевцову 
один тип с чемоданом попался, а мне – с тремя ящиками, и в каждом по пуду 
помидоров, на рынок привёз. Очень сокрушался, четвертной билет, говорит, этой 
рыжей за полулюкс подарил, а для чего? Чтобы чуть не сгореть в этом полулюксе, 
будь он трижды проклят! Слезу даже из меня выжал – от сочувствия. Ведь в самом 
деле чуть не сгорел, я его из полулюкса волоком до лоджии тащил, очумелого, а 
он отдышался и стал оплакивать ящики, я ведь не для себя, говорит, я для народа,
 который скучает зимой без помидоров. По-настоящему весёлых случаев больше не 
было, дальше пошла суровая проза жизни. Одна дама, помню, как встала на 
штурмовку, так и отключилась – Боря Рожков на лету за рукав норковой шубки 
поймал, а рукав лопнул, чуть оба не полетели. Боря потом ещё извинялся за шубу, 
дорогая вещь, а дама после пожара его разыскала и до сих пор письма к 
праздникам пишет. И ещё случай, когда я стоял на 16-м и одного погорельца за 
волосы наверх тащил, тоже вырубался, но не от нервов, а от ожогов, страшновато 
на него смотреть было. А жонглерка, что ли, одна была прехорошенькая, такую я 
бы тоже, как лейтенант, себе на шею посадил, так нет, для неё лестница как для 
рыбы вода, любому из нас даст сто очков вперёд… Сколько людей всего 
спустил-поднял? Для благодарности в личное дело много, для ордена мало, в самый 
раз на медаль хватило, а мне больше ничего не надо, я человек маленький, сто 
шестьдесят пять сантиметров. Да, самое главное, чуть не забыл! На кухне поваром 
отцов брат был, дядя Андрей. Увидел меня, прослезился, «виват Никулькиным!» 
орал и шницель мне в зубы сунул, когда мы в ресторан побежали.



6. Агония Большого Пожара

К тому времени, когда Клевцов и его товарищи бежали к ресторану, 
газодымозащитники Головина и Баулина уже поднимались на 15-й этаж.
До конца Большого Пожара оставалось минут тридцать.
Потом, когда всё останется позади и можно будет трезво оценить боевые действия,