технических служб, навещаю знакомых в гостинице и при случаи забегаю в ресторан 
на чашечку кофе – там его готовят лучше, чем в наших буфетах.
Но прежде чем начать рассказ о штурме высотки, я решила осмотреть её снаружи – 
побывать на поле боя. На крышу кинотеатра мы – Вася, Дима, Коля Клевцов и я – 
прошли по внутренней лестнице через застеклённый люк. Здесь было холодно, 
поддувал ветер со снегом, слепило глаза. Я поплотнев запахнула шубку и подняла 
воротник.
– Вживайся в обстановку, – бодро сказал Дима, – погодка примерно такая же, как 
в тот вечер. Только одета, пожалуй, ты была полегче.
– Вася закутал нас с Бубликом в свою куртку, – сказала я. – А сверху Лёша свою 
накинул.
– Рыцари, – с уважением произнёс Клевцов, задирая голову и глядя на верхние 
этажи. – Погодка похожая, только тогда у нас была одно преимуществе: темнота.
– Преимущество? – удивилась я.
Клевцов засмеялся.
– Ещё какое! Вот гляжу на 19-й, где кухня, и даже мурашки по коже: неужели это 
я туда залез? Помню, вишу где-то на 16-м или 17-м и думаю: хорошо, что темно и 
высоты не видно, поджилки не так трясутся.
– Кокетничаешь, Коля, – упрекнула я. – Ты – и боишься высоты?
– Насчёт поджилок Коля, конечно, загнул, – сказал Вася, – страх к нашему брату 
приходит после, а не во время пожара. Это потом содрогаешься, что работал на 
такой верхотуре, в таком дыму. К высоте, особенно если лезешь по штурмовой 
лестнице без страховки, относишься с уважением.
– Я забыла, что без страховки.
– Страховаться там было некогда, – сказал Клевцов. – Каждая секунда была на 
счету, только и делали, что нарушали. Но штурмовка – она совестливая, 
безотказная, не автолестница, которая может закапризничать.
– Ты-то знаешь, что штурмовка надёжная, а знает ли об этом штурмовка? – сострил 
Дима. – Она ведь неграмотная, даже свой технический паспорт читать не умеет. 
Коля, твоя штурмовка не рассказывала, какие чувства она испытывала, когда в неё 
врезалось оконное стекло?
– Коля, это на каком этаже? – спросила я.
– На 16-м.
– А ваши чувства, товарищ капитан? – продолжай шутить Дима. – Писателю очень 
важно знать, какие страницы жизни промелькнули в этот момент в вашем сознании. 
Детство, отрочество, первая любовь?
– Совершенно отчётливо помню, – в тон ответил Клевцов, – была единственная 
мысль: до чего же хорошо, что в тот момент никого на ступеньках не оказалась. 
Могло бы разрезать, как бритвой, а уж сбить – наверняка.
– Пока Лёша не принёс штурмовку, давайте вводить Олю в курс дела, – предложил 
Вася. – Значит, площадь крыши примерно пятьдесят на сорок, покрытие, – Вася 
ковырнул снег сапогом, – бетонное… Коля, интересно, когда вы топали по крыше, 
как стадо слонов, зрители в кинозале не свистели?
– Что ты, они же «Золотую лихорадку» смотрели, – ответил Клевцов. – Лично мне, 
когда я Чаплина смотрю, хоть из пушки стреляй. Мы-то им вряд ли мешали, а вот 
они нам… Когда снизу взрывы хохота доносились, мы воспринимали это как 
кощунство. Что ваш топот: стёкла, рамы, матрасы, чемоданы сверху летели, 
врезались в крышу, как бомбы, разве что без взрыва. Помню, апельсины по всей 
крыше рассыпались… Но если с самого начала, то тридцатиметровку полковник велел 
подать сюда, на этот край. По ней мы и поднялись.
– Сколько вас было? – спросила я.
– Кроме Юры Кожухова, Володьки-Уленшпигеля и меня, полковник взял два отделения 
газодымозащитников. И штурмовок Слава подбросил штук двадцать пять… Да, ещё 
такое наблюдение, может, тебе пригодится, я ведь до сих пор работал с фасада, а 
теперь, когда оказался во дворе, то увидел, что ситуация здесь нисколько не 
лучше. Вон там, – Клевцов махнул рукой на правое крыло главного здания, – 
спасали с двух автолестниц, а на этом крыле – с одной. Ещё такая деталь: оттуда,
 с девятого этажа, свисала спасательная верёвка, какой-то растяпа бросил 
казенное имущество на произвол…
– Не какой-то, а майор Нестеров, – строго поправил Дима, – это когда драпал с 
Лёшей из литобъединения… А вот он и сам, лёгок на помине. Где пропадал?
– Мороженое с вареньем в буфете, – честно признался Лёша. – Ольга Николаевна, 
хотите, я вам сюда принесу?
– Бр-р, только мороженого мне здесь и не хватает!
– Ладно, потом, – обнадёжил Лёша, – буфетчица знакомая, я вам без очереди 
возьму.
Клевцов сосредоточенно смотрел наверх.
– Полковник больше всего опасался, что огонь распространится до верхних этажей,
 – припомнил он. – Ну, как в Сеуле – факелом… Словом, боялся опоздать. Когда мы 
сюда поднялись, огонь выбивался из многих окон, хотя и не на всех этажах, и в 
отблесках было видно, что на лоджиях скопилось порядком людей. А вот сюда, 
прямо где мы стоим, один с пятой лоджии на связанных простынях спустился, а за 
ним другой на этих же простынях, только не повезло ему – оборвался. Полковник 
ему кричал: «Стой, где стоишь!», а он не послушался. А может, и не слышал…
Это я уже знала: удачно спустился Соломатин, электромонтер, а разбился 
Филимонов, слесарь.
– Скорее всего не слышал, – продолжал Клевцов. – В первую минуту я даже 
артиллеристам позавидовал, у которых наушники. Был сплошной гул, но это ещё 
ничего, а вот когда из гула вдруг вырывался чей-то пронзительный крик, очень на 
нервы действовало. Из окон кричали, из лоджий. Одно хорошо – раздумывать