Ольга на глазах становится крупнейшим знатоком пожарного дела! Сам Кожухов, 
прочитав расшифрованные и перепечатанные стенограммы, заявил, что отныне будет 
привлекать её на разборы в качестве эксперта. Правда, полковник тут же уточнил: 
«эксперта по вопросам художественной литературы», но всё равно это был 
комплимент, от которого Ольга ещё больше задрала свой короткий нос. А Дед – тот 
вообще пылинки с неё сдувает, готовит завтраки, освободил от магазинов и 
дубиной загоняет на опросы необходимых его Лёле свидетелей. Сегодня с утра он 
занялся пельменями: в гости приходит не кто-нибудь, а старый друг-однополчанин 
Сергей Антоныч Попрядухин, или просто дядя Сергей (я до сих пор так его называю 
– он знает меня с колыбели).
Убегая на работу, Ольга дала мне ЦУ – вместо предисловия к рассказу дяди Сергея 
покритиковать Гулина, «сам Кожухов потребовал ему всыпать, считай, что приказ!».

Всыпать Гулину мне не очень-то хотелось, приятель всё-таки, а приятельские 
отношения в нашей жизни бывают куда важнее деловых. В данном случае, однако, 
всыпать нужно – в интересах дела.
Когда Гулин, наш первый РТП, прибыл к Дворцу, он с помощью милиционеров тут же 
разогнал зевак. Наверное, многие на его месте поступили бы точно так же: своими 
выкриками и подсказками зеваки раздражают, сбивают с толку, да и времени нет с 
ними беседовать – нужно действовать, тушить, спасать! Всё это верно, но только 
наполовину: будь Гулин неопытней и порасторопней, он непременно изыскал бы 
время людей опросить, отсеять пустых трепачей и получить ценную информацию от 
тех немногих, кто сохранил присутствие духа. И тогда в ходе спасательных 
операций вам, быть может, не пришлось бы импровизировать, мы бы имели лучшее 
представление, где, в каких помещениях находится больше всего людей. А в 
результате мы часто узнавали об этом случайно, особенно после того, как 
телефонная связь с Дворцом прервалась и Нина Ивановна перестала получать заявки.
 Так, лишь со слов Никулина мы узнали о заседании в литобъединеиии, ощупью 
набрели на студию народного творчества, от Кости получили сведения о «Несмеяне» 
и прочее.
И только тогда, когда мы эвакуировали литераторов, кто-то из них вспомнил, что 
за час до пожара в шахматном клубе начался полуфинальный турнир на первенство 
области!
– Лично я доволен, что узнал об этом не сразу, – честно признался Суходольский,
 – а то уж очень цифра гипнотизирующая, почти сорок человек… Ребята у меня 
отчаянные, рванули бы туда, не протушив как следует коридора, а хорошо 
получилось бы или плохо – большой вопрос.
К счастью, если можно употребить здесь это слово, получилось почти что хорошо, 
но не только потому, что Суходольский действовал по всем правилам, но и потому, 
что среди шахматистов тоже нашёлся свой лидер. Ирония судьбы! Лидером стал 
человек, которого председатель шахматного клуба Капустин велел близко к клубу 
не подпускать и который оказался там по чистой случайности.
Дядя Сергей два года, начиная с Курской дуги и кончая Эльбой, провоевал с Дедом 
в одном батальоне, после войны они остались большими друзьями и, хотя пути их 
сильно разошлись, сохранили друг к другу братские чувства: все праздники 9 Мая 
проводят вместе, рыбачат, воспитывают Бублика и даже вместе реставрируют мебель 
(для Деда – заработок, для дяди Сергея – хобби).
Колоритнейшая фигура! Доктор технических наук, профессор и автор многих 
изобретений, другими словами, очень даже солидный человек, Попрядухин 
прославился в городе эксцентрическими выходками, которые бы вряд ли сошли с рук 
кому-либо другому. Жарким летом он ходит на работу в свой НИИ водного 
транспорта в шортах и безрукавке – это в его-то шестьдесят дет, а если ему 
делают замечание, может достать из портфеля и нацепить на шею до невозможности 
мятый и засаленный галстук; однажды, когда в НИИ приехал заместитель министра, 
директор потребовал, чтобы Попрядухин надел свой лучший костюм – и профессор 
явился на службу в многократно стиранной и штопанной солдатской форме. Он играл 
во дворе в городки с мальчишками, гонял с ними голубей, лихо освистывал мазил 
на футболе – и в то же время почитался как непререкаемый научный авторитет, 
руководитель и консультант многих проектов.
Что же касается шахмат, то к ним Сергей Антоныч относился со свойственной ему 
оригинальностью. Играл он очень даже прилично, лучше, пожалуй, самого Капустина,
 однако никогда не принимал участия в турнирах, считая их пустой тратой времени 
и сил; шахматы он признавал как развлечение, играл только лёгкие партии и 
высмеивал тех, кто относился к сему развлечению слишком серьёзно. Капустин и 
другие наши корифеи, ставшие объектом насмешек, терпеть его не могли и никогда 
не приглашали на турниры даже в качестве зрителя, а после одной выходки на 
чествовании приехавшего в город с лекцией знаменитого гроссмейстера вообще 
исключили из членов шахматного клуба. Этот скандал стоит того, чтобы о нём 
рассказать. Поздравив гостя с блестящими, феерическими успехами в турнирах, 
Сергей Антоныч своим известным всему городу громовым голосом вдруг выразил 
глубочайшее сожаление по поводу того, что ради шахмат гроссмейстер забросил 
куда более нужную людям специальность инженера, и ласково, по-отечески, как 
учитель несмышленышу, посоветовал кончать с этим пустым занятием, ибо, как 
сказал Монтень: «…недостойно порядочного человека иметь редкие, выдающиеся над 
средним уровнем способности в таком ничтожном деле». Избалованный прессой и 
болельщиками гроссмейстер был совершенно шокирован и до того растерялся, что в 
последовавшем сеансе одновременной игры позорно проиграл половину партий и 
поклялся никогда не приезжать в город, где из него сделали мартышку.
Но Попрядухина проклинали не только шахматисты. Несколько месяцев назад на 
городском активе он выступил со сногсшибательным предложением: запретить какие