Казалось бы, и за это спасибо, но киношники были оскорблены в лучших чувствах и 
вечно жаловались, что их недостаточно ценят и понимают. Вообще говоря, 
киношники – народ своеобразный, каждый мнит себя индивидуальностью, творческой 
личностью с только ей присущим взглядом на окружающую действительность: «Я эту 
сцену вижу так… Я, по большому человеческому счёту, подсознательно чувствую… Я… 
я… я…» Я заметила, что никто столько не говорит о своём философском восприятии 
мира, сколько киношники, послушать их – сплошные Гегели; на мой взгляд, однако, 
философия их поверхностна и недорого стоит. Может, я и субъективна, но больше 
всего эгоцентристов встречала среди них; они мнят себя мыслителями глобального 
масштаба, хотя мысли у них довольно блеклые и банальные: Эйзенштейны, Пудовкины 
и Довженко рождаются так же редко, как Пушкины и Булгаковы. Во всяком случае, 
фильмов, которые потрясают зрителя и побуждают его всерьёз задуматься, у нас до 
обидного мало.
Между тем любительская киностудия пользовалась в городе доброй славой, желающих 
заниматься в ней было столько, что Сергей мог дозволить себе производить 
строгий конкурсный отбор; художественных фильмов любители не снимали – 
павильонов у них не было, хорошей плёнки и искусственного освещения тоже, и 
занимались они главным образом кинохроникой на улицах и в солнечные дни. Потом 
отснятый материал в студии просматривался, Сергей на месте решал, гениально 
отснято или просто талантливо, и все расходились, довольные друг другом. 
Настоящими профессионалами были сам Сергей и его ассистент Валерий, у них было 
несколько фильмов, которые прошли не только по местному, но и по Центральному 
телевидению. Как вы уже знаете, в тот дедь Сергей подбирал типажи для 
короткометражки о забавных проделках детей (кстати говоря, через полгода она 
была закончена и имела успех).
Да, чтобы не забыть: в помещениях правого крыла, которые у киностудии отобрали, 
разместилось городское управление культуры. Но служащие, как известно, народ 
дисциплинированный, к окончанию рабочего дня всех вымело, как метлой. Так что, 
кроме одиннадцати человек в киностудии, в правам крыле десятого этажа никого не 
было. Со мной их стало двенадцать, но это уже было потом.
О Бублике и себе я вам рассказала, о том, как спасся Валерий, – тоже; ещё, если 
вы помните, двух человек подняли наверх, на крышу.
Чтобы у вас не создалось впечатления, что я слишком пристрастна к Валерию и 
Сергею, – несколько слов в их защиту.
После рассказа Даши я думала, что Валерий просто бежал, бросив товарищей на 
произвол судьбы, но опрос свидетелей внёс в эту версию существенные коррективы. 
Оказалось, что Валерий долго и настойчиво уговаривал товарищей спуститься на 
связанных им шторах, и лишь после того, как они решительно отказались – 
страшно! – спустился сам. Так что на совести у него только история с Дашей. 
Тоже немало, но согласитесь, что нужно иметь незаурядное мужество, чтобы 
избрать для спасения такой рискованный путь. Как и Костя, Валерий потом 
прибегал к моему посредничеству, уверял, что в самом деле не видел Дашу и не 
слышал её, но в это я не поверила.
Теперь о Сергее. Ещё в больнице, придя в себя, я написала заявление о разводе; 
Сергей, к его чести, передо мною не оправдывался, вину свою признал 
безоговорочно, однако просил учесть одно обстоятельство: Бублика он потерял в 
дыму, долго искал его и убежал в просмотровый зал только тогда, когда понял, 
что вот-вот потеряет сознание. Скажу сразу, что это объяснение нисколько меня 
не убедило, но речь о другом: оказавшись в просмотровом зале, Сергей от начала 
до конца вёл себя безупречно. На меня произвело впечатление, что он, отказался 
от шанса спастись – в пользу двух женщин, которых Вася и Лёша подняли на крышу. 
Сергей уговаривал их не бояться, помогал обвязывать верёвкой. В обстановке, 
когда в зал уже врывался огонь, этот поступок снимает с Сергея половину грехов.
Ну а дальше как в случае с «Несмеяной», когда счёт шёл на секунды: Чепурин 
прорвался через зону огня и чрезвычайно высокой температуры, созданной горением 
фильмотеки, и с двумя ствольщиками проник в просмотровый зал. Из семи 
оставшихся здесь мужчин шестерых удалось сласти: седьмой, лаборант, погиб из-за 
того, что не догадался вовремя сбросить халат, пропитанный химикалиями, а когда 
халат загорелся, было поздно… Остальные шестеро после длительного и удачного 
лечения в Ожоговом центре нынче живы-здоровы и – фанатики всё-таки! – 
продолжают отдаваться любимому делу. А почему бы и нет? Ведь остались на боевой 
работе, несмотря на ожоги лёгких и сетчатки глаз, и Чепурин, и Кожухов, и Вася, 
и очень многие другие.
Вновь прочитала я всё, что написала, и поразилась одному обстоятельству: ведь 
от начала пожара до спасения шестерых из киностудии прошёл какой-то час! 
Сколько труда и мужества, сколько трагедий вместилось в эти три с половиной 
тысячи секунд, из которых иные стоили неизмеримо дорого – быстротечные секунды 
нашего бытия.
Даже в голове не укладывается: в те минуты, когда я стояла у окна с Бубликом на 
руках, погибли Вета Юрочкина и Зубов, отчаянно боролись за жизнь в «Несмеяне», 
Суходольский спасал шахматистов, Говорухин – музыкальный ансамбль… А сколько 
всего было до этого и после!
В эти минуты была задумана и завершающая операция: штурм высотной части Дворца.
Но сначала о событиях в шахматном клубе.



Шахматный клуб
(Рассказывает Нестеров-младший)