секунды выдало такую программу: а) будущих Улановых и Плисецких нужно 
немедленно выводить; б) в таком задымлении без противогазов до холла не дойти; 
в) поэтому двое, Говорухин и боец, отдадут двум девочкам свои КИПы и останутся 
здесь, а мы с Ваней будем выводить девочек в холл, забирать КИПы и возвращаться,
 вплоть до окончания операции. Сказано – сделано. Паша и боец… вспомнил, 
Михалевич из третьей ВПЧ, включили двух девочек в КИПы, а девочки хрупкие, лет 
по тринадцать, согнулись под тяжестью, но мы с Ваней их подхватили на руки и 
быстренько вынесли в холл, где было в основном протушено и почти что терпимо. 
Здесь мы передали девочек одному бойцу, чтоб вниз свёл, в медпункт, взяли КИПы 
и стали возвращаться обратно, в хореографию… И вот тут-то я по-настоящему и без 
всякого юмора перепугался… нет, не то слово: струсил! Откуда-то в коридор дыму 
поднавалило, толкаемся в одни двери, другие, третьи – нет хореографии, как 
сквозь этажи провалилась! Хоть кричи, хоть вой – нет её, и всё тут. Вот когда 
меня охватил подлинный, без преувеличений, ужас: вокруг черным-черно, фонарь не 
помогает, а где-то что-то рушится, горит, и если огонь проник в хореографию, я 
обрёк на смерть не только оставшихся девчонок с преподавательницей, но и Пашу с 
Михалевичем; очки сорвал, уже плевать, что глаза до слёз режет, ощупываю, 
всматриваюсь – нет! И тут слышу родной голос, такой родной… Это Пашин львиный 
рык: «Пра-шу без паники! Я ещё на ваших свадьбах плясать буду!» Ну, дальше 
неинтересно, пошли, таким же макаром всех из студии вынесли…
[13]


Хочу обратить ваше внимание на одно важное обстоятельство.
В пожарной охране, как и в армии, существует и субординация, и воинская 
дисциплина. Но, в отличие от других военнослужащих, во время ведения боевых 
действий рядовой пожарный и офицер высокого ранга внешне практически выглядят 
одинаково: под боёвкой погоны не видны.
Для меня в этом высокий символ; перед огнём все равны. И полковник Кожухов, и 
подполковник Чепурин на крупном пожаре подвергаются такой же опасности, как и 
подчинённые им лейтенанты, сержанты и рядовые. Хотя по наставлению офицеры даже 
самого высокого ранга обязаны руководить тушением и спасательными операциями, 
логика событий неизбежно ведёт к тому, что они идут в бой рука об руку, а чаще 
всего – впереди рядовых.
Я обращаю внимание на это обстоятельство потому, что часто слышу удивлённое: 
«Как, разве полковники-пожарные тоже тушат и спасают?» Я всегда отвечаю: ещё 
как! С тех пор как Кожухов надел папаху, он не раз получал и травмы и ожоги, 
как минимум раз в неделю Чепурин возвращается домой насквозь пропахший дымом, 
мокрый, грязный и до того уставший, что нет сил забраться под душ; в огонь, 
если требуют обстоятельства, идут и генералы-пожарные – такое бывало и бывает. 
Идут, чтобы лично оценить обстановку, использовать свой бесценный опыт для 
тушения особо сложного пожара.
А если вошёл в опасную зону, чтобы руководить, и видишь, что можешь спасти 
человека, – разве остановит тебя служебное положение?
Чепурин вспоминал слова Савицкого: «Если ты плохо руководил боевыми действиями, 
я тебя выругаю и буду учить, но если ты мог спасти человека и не сделал всего 
возможного и невозможного, я тебе руки не подам».
Поэтому каждый офицер-пожарный считает делом чести не только руководить, но и 
лично тушить, спасать.
Перед огнём все равны – и генерал и рядовой.

– Я доподлинно знал, – продолжал Чепурин, – что на восьмом этаже осталось 
несколько человек, но мне не давал покоя девятый, да и Рагозин по рации не 
переставал напоминать, что в «Несмеяне» много людей. Поэтому сразу после 
хореографии я оставил Говорухина на правом крыле, где уже тушили помещения 
музыкального ансамбля, Суходольското на левом – пусть занимается шахматным 
клубом, а сам затребовал подкреплений и стал пробиваться на девятый.
Металлические части лестничных перил были так раскалены, что поведёшь по ним 
стволом – вода шипит и превращается в пар; о лифтовых клетках и говорить нечего 
– в этой дымовой трубе температура перевалила за пятьсот градусов, стальные 
конструкции в абстрактные скульптуры превратились; двое молодых бойцов у меня 
не выдержали, вижу – шатает, как пьяных, отправил их вниз отдышаться. Словом, 
жара была трудновыносимая, сам только тем я спасался, что совал ствол за 
шиворот и поливал себя, как капусту. Смешно, правда? И тут мне подвалила 
исключительная удача; Дед со звеном на подмогу явился! Сразу стало веселее: Дед 
– он сделан по спецзаказу, в огне не горит и в воде по тонет, видит сквозь 
самый чёрный дым и слышит, как летучая мышь. Если бы существовал знак отличия 
«Пожарный божьей милостью», я бы первый такой знак отдал Деду. Эталон! Будь у 
него высшее или хотя бы среднее специальное образование, носил бы твой свекор 
полковничьи погоны и учил нас с Кожуховым уму-разуму. Когда в своё время 
Савицкий пытался присвоить Деду хотя бы первое офицерское звание, кадры подняли 
шум: «Он бином Ньютона решать не умеет, он в „пифагоровых штанах“ не 
разбирается!» Савицкий доказывал, что у Деда на плечах крепко сидит 
профессорская голова, но её кадры в расчёт не принимают, с неё нельзя сделать 
копию и подшить в дело. Так Дед и демобилизовался старшиной… А ты знаешь, что 
он, не прочитавши ни единой книги по психологии, был лучшим психологом, 
которого я видывал? Не шучу и не преувеличиваю – лучшим, Савицкий не раз 
приходил к нему советоваться по кадровым делам один на один. Между тем Деду 
дана была власть лишь подбирать в своё отделение кадры газодымозащитников; 
казалось бы, ерунда, пустяк, а в жизни, Ольга, получается, что дело это