По броне лупили осколки, но их Кожухов теперь не боялся – лишь бы ходовую часть 
не повредило, а когда крупным осколком гусеницу всё-таки заклинило и танк 
развернуло, очаг пожара был уже в сфере действия лафетного ствола и за 
несколько минут огонь был потушен…
– Сынки, – сказал тогда генерал, и на глазах у него появились слёзы, – родные…

– Опять синяков наставил, – жаловалась наутро Люба. – Хоть бы во сне пожары не 
тушил!
– Постараюсь, – пообещал Кожухов, – мне и наяву их хватает. Юра звонил?
– Завтра с Ветой в театр идут. Ты бы, Миша, не так с ним строго, а то бросил 
сына в омут…
– Выкарабкается, – уверенно оказал Кожухов. – Ну, завтракать.
Он позвонил в УПО, узнал, что ночь прошла относительно спокойно, позавтракал и 
привычно поцеловал на прощанье жену.
– Мне сегодня как-то тревожно, – призналась она. – Береги себя.
– Любаша, – улыбнулся Кожухов, – самое опасное место – это постель. Чаще всего 
где люди умирают? В постели!
Город стремительно расползался, окрестные деревни исчезали, оставляя древние 
свои названия микрорайонам, и центр, жить в котором считалось когда-то удобным 
и престижным, терял понемногу былую привлекательность. суетливо, шумно, 
загазованно – окон не открыть. В прошлом двух-трёхэтажный, центр вырос, как 
растут нынешние акселераты: дома в пятнадцать-семнадцать этажей, умилявшие 
некогда горожан и считавшиеся достопримечательностями, возвышались теперь 
повсюду, и потоки людей, какие раньше видели разве что в праздники, заполняли 
улицы в любое время дня. И потому стало возможным то, что лишь одно поколение 
назад считалось невероятным и даже фантастичным: старые горожане охотно меняли 
центр на свежий воздух окраин, с их лесопарками, пляжами и отдельными 
квартирами со всеми удобствами.
Так бы и оделся весь древний центр в стекло и бетон, если бы городские власти 
не спохватились: несколько улиц объявили заповедными, и уцелевшие старинные 
особнячки, доходные дома, купеческие конторы, церквушки остались в первозданном 
виде. На некоторых домах теперь виднелись мемориальные доски, сообщавшие 
прохожему об известных людях, здесь проживавших, и о событиях, здесь 
происходивших, и, гуляя по этим счастливо уцелевшим улочкам, горожанин как бы 
окунался в прошлое, представляя, что эти дома видели его отец, дед и прадед.
К одному из таких особняков и направлялся Кожухов. Жил он в двадцати минутах 
ходьбы от УПО – предмет зависти многих товарищей, добиравшихся до работы на 
электричках, троллейбусах и автобусах; если обстоятельства того не требовали, 
машину не вызывал – потому что вообще любил прогуливаться, и, главным образом, 
потому, что это время принадлежало не работе, а ему лично. В «Волге» же с её 
радиостанцией – даже в гости едешь, а вроде бы на работе, в любой момент могут 
вызвать. Впрочем, «Волга» на всякий пожарный случай ждала его на полпути до УПО 
– мало ли что…
Перейдя широкую магистраль, за которой начинались заповедные улочки, он 
неприязненно посматривал на высотные дома, то здесь, то там устремившие в небо 
железобетонные этажи, и привычно думал о том, что лучше бы люди ограничивали 
свою фантазию. Как только население города перевалило за миллион, началось 
повальное увлечение высотками. Конечно, они современны, экономичны и на чей-то 
вкус даже красивы, но… Вот, скажем, красавец НИИ на девятнадцать этажей – 
кошмарный сон пожарного! Лучше бы вместо этого красавца построили комплекс из 
малоэтажных корпусов, а если с местом, с землей плохо – постройте там, где 
хорошо. Так нет, все ведомства льнут поближе к центру, и каждое проектирует для 
себя пирамиду, чтобы перещеголять соседа. Или Дворец искусств, куда со всего 
города переселились студии, ансамбли, выставки, организации – зачем был нужен 
этот бетонный монстр? Лет десять назад, когда бывший начальник УПО Савицкий 
отказывался подписывать проект, главный архитектор на него кричал: «Вы – враг 
технического прогресса, вы тащитесь в карете прошлого! Вы – главный тормоз на 
пути развития города!»
Не будь наших тормозов, далеко бы вы уехали со своим прогрессом…
Ветер подутих, морозный воздух бодрил, приятно пощипывал лицо, и Кожухов шёл 
улыбаясь. Начались любимые его переулки и улочки, не по-современному узкие, 
немноголюдные, прибранные. Вот старенькая школа, где почти четверть века назад 
на выпускном вечере они с Галей дали друг другу нерушимую клятву – на всю жизнь,
 а вот здесь жил Витька Гусаров, за которого осенью того же года Галка вышла 
замуж – после того, как узнала, что Кожухов поступил в пожарно-техническое 
училище. Тогда так ещё не говорили, это теперь у всех на языке – не престижно…
Кожухов нахмурился: это модное словечко он терпеть не мог, и не столько само 
словечко, сколько то, что оно реально и прочно вросло в быт. Престижные 
институты, знакомства, профессии, одежда… Какой-то массовый гипноз! Престижным, 
по глубокому убеждению Кожухова, было только одно: чего человек в самом деле 
стоит, а не его положение, связи и вещи. Рано или поздно поймёт это и Юра, хотя 
пока уж слишком болезненно реагирует на ухмылки обывателей… Конечно, нелегко 
начинающему начальнику караула, на его долю выпадает больше шишек, чем пышек, 
но в конце концов разберётся сынок, поможем… «Бросил сына в омут», – припомнил 
Кожухов слова жены. Будто мой Юра согласился бы после училища перебирать бумаги,
 носить их из кабинета в кабинет и протирать штаны за письменным столом! Омут – 
он и есть самая лучшая школа, только через него и происходит естественный отбор.
 Жестокая, но необходимая штука – омут, женщине это понять трудно, даже такой 
преданной и умной, как Люба.
Люба, с нежностью подумал Кожухов, мой защищённый тыл… мой нештатный советник,