С верхних этажей вниз то и дело летели стёкла – тяжёлые, иной раз вместе с 
рамами, попадёт в человека – разрубит, как мечом. Одним таким стеклом врезало 
по трёхколенке, с которой перебирался на штурмовку Лавров: к счастью, он успел 
зацепиться за подоконник. Другой осколок весом с добрый пуд рубанул по кабине 
автолестницы, третьим выбило из рук солдата и покорежило пеногенератор. Летели 
вниз и другие предметы: так, с восьмого этажа музыканты из ансамбля стали 
выбрасывать инструменты, а в одном шаге от Славы Нилина в асфальт врезался 
здоровенный контрабас, а с высотки, где на нескольких этажах были гостиничные 
номера, выбрасывали чемоданы, портфели, шубы…
И всё пространство вокруг Дворца было усеяно битым стеклом, вещами… Словом, 
опасности подстерегали пожарных не только внутри Дворца, но и снаружи. Лично 
мне к тому же сильно мешало работать то обстоятельство, что каждую обнаруженную 
ценность бойцы приносили в штаб и клали на стол. Так у нас положено; любую 
ценность обязательно подбери и доставь в штаб.
На этом моменте я хочу остановиться. Из всех побасенок, что распространяют о 
нас обыватели, особенно болезненно мы воспринимаем одну: будто у погорельцев 
пропадают ценные вещи. Клеймо, и какое! Да будет вам известно, что никогда 
пожарный не польстится ни на какое барахло. Нет для пожарного худшего 
оскорбления, чем обывательские обвинения в мародёрстве. У нас даже чувство 
юмора исчезает, когда слышим об этом, выть на луну хочется. Дед за свою долгую 
пожарную службу знал только одного, который положил и карман магнитофонную 
кассету и то ли забыл, то ли намеренно не отдал. Год разговоров было, выгнали 
парня из пожарной охраны с «волчьим билетом».
Так разговор о ценностях я затеял потому, что во время Большого Пожара с 
полчаса был миллионером. Ну, может, и не миллионером, но такого количества 
денег ни я, ни кто другой из наших ребят в натуре не видывали.

Первую кучу денег приволок и шмякнул мне на стол боец из отделения Деда – из 
кассы, где человек пятьсот зарплату должны были получить, да не успели, деньги 
поздно доставили; Никулькин из буфета пачку принёс, потом несли из кассы 
кинотеатра, откуда кассирша сбежала, из разбитых чемоданов и сумок, из шуб и 
пальто – не считал, но думаю, тысяч пятьдесят, а то и больше на столе было. 
Грузиков не хватало на пачки класть – чтоб не сдуло, да и работать купюры 
мешали, мой пластик с планом закрывали. Поэтому я вынужден был попросить, чтобы 
милиция эти пачки её штабного стола убрала
[11]
.


О том, что Ольга с Бубликом находятся в киностудии, мне по телефону сообщила 
Нина Ивановна.
Я поднял голову – и тут же их увидел, Ольгу с Бубликом на руках.
К этому времени на пятом и шестом этажах пожар был локализован. По всем трём 
внутренним лестницам на верхние этажи пробивались подразделения самых лучших 
наших тушил – Головина, Чепурина, Баулина, Говорухина и других, с фасада людей 
снимали по трём тридцатиметровкам, со двора работали две тридцатиметровки и 
одна пятидесятиметровка, это не считая трёхколенок и штурмовок; наиболее 
серьёзная обстановка сложилась на восьмом, девятом и десятом этажах (до высотки 
дело ещё не дошло), особенно с правой стороны, где находились хореография, 
народный театр и киностудия: здесь из большинства окон полыхало, поэтому с 
автолестниц работать было практически невозможно.
Но если в коридоры восьмого и девятого ребята уже пробились и вовсю их тушили, 
если в левое крыло десятого, в выставочный зал пробился Дед, то с правым крылом 
дело обстояло куда хуже: сотни горящих коробок с кинолентами создали здесь 
такую высокую температуру, что больше трёх-четырёх секунд ствольщики не 
выдерживали.
Невозможно было в киностудию пробиться и со двора – по тем же причинам, что и с 
фасада.
Десятый этаж на те минуты стал для нас главным: и потому, что здесь находилось 
много людей, и потому, что именно через него лежал единственный путь к высотной 
части.
Ещё об обстановке. К этому времени работать стало полегче: во-первых, генерал 
Ермаков создал вокруг Дворца мощное оцепление и никаких зевак не допускал; 
во-вторых, десятки машин «скорой помощи» немедленно эвакуировали всех 
спасённых; и в-третьих, специально для начальства Кожухов создал «ложный штаб» 
с телефоном и прикрепил к начальству связного офицера.
Теперь нам ничего не мешало – кроме пожара.
В нескольких словах перечислю, что я видел одновременно. В окне десятого этажа 
то появлялась, то исчезала Ольга с Бубликом.
Слева от них, между восьмым и девятым, висел на шторе ассистент Ольгиного мужа 
Валерий. К нему уже почти долез по штурмовке Володя Ннкулькин.
На левом крыле Юра Кожухов уже забрался по штурмовке к окну диспетчерской и 
полез на подоконник. Через минуту-другую ему суждено будет знать, что его Вета 
задохнулась в дыму.
В нескольких шагах от меня ступил на землю с тридцатиметровки шахматный маэстро 
Капустин. Он бессмысленно улыбался, махал рукой – и вдруг рухнул в обморок.
Из доброго десятка неотложных проблем, которые надлежало немедленно решать, я 
сконцентрировался на Ольге с Бубликом. Сколько они продержатся, знать я не мог, 
но сознавал, что счёт идёт на минуты, а то и на секунды.
Чепурин, с которым Кожухов связался по радио, чётко доложил: чтобы протушить