вокруг все бегают, жильцы кричат, видят нас – всеобщая радость, пожарные 
приехали, а мы-то ничего не можем, стволов у нас в «Волге» нет, а без ствола и 
разведку как следует не произведёшь. И тогда по нашему адресу раздаются такие 
проклятья, что не знаешь, куда и деться. В таких случаях мы, генералы без армии,
 предпочитаем переждать где-то в переулке, пока не прибудут силы.
Но Гулин уже работал, и работал отлично! Это для нас крайне важно – правильно 
развернуться и начать атаку. По военным меркам, в атаку пока что пошёл взвод. 
Но в образованную им брешь в обороне противника скоро ворвутся главные силы 
нашего гарнизона.
И ещё я подумал: с вами наши молитвы, Нина Ивановна! Да не обрушатся в эти часы 
на 01 новые вызовы на пожары с повышенными номерами. А если уж они суждены, то 
хотя бы завтра: для того чтобы прихлопнуть этот пожар, нам будут нужны, 
совершенно необходимы, все наличные силы гарнизона.
Итак, поблагодарив в душе Гулина и Нину Ивановну, я больше ни о чём постороннем 
не думал. Вася и Лёша побежали в разведку, Слава – встречать силы и ставить 
автонасосы на гидранты, а я положил на стол лист пластика и быстро расчертил на 
нём поэтажный план Дворца.
Я этот пластик сохранил на память, он и сейчас передо мной. Пластик здорово 
потёрт, в грязных пятнах – не документ, а кошачья подстилка. Не посвящённый в 
наши пожарные дела ничего в моих каракулях не поймёт: цифры и стрелки, крючки и 
закорючки, штрихи и иероглифы… Это – номера подразделений, направления боевых 
действий, количество людей и стволов на этажах, трёхколенки, штурмовки и 
автолестницы, участки, где пожар локализован, и так далее. Хорошая домохозяйка, 
увидев у мужа на столе такой лист, брезгливо взяла бы его пальчиками и потащила 
выбрасывать (так оно и было – еле спас), я же, заполучив его через шесть лет, 
даже разволновался. Для меня сей лист – говорящий, одного взгляда достаточно, 
чтобы припомнить, как проходил бой.

Если кто думает, что тушение пожара происходит по заранее намеченному, чёткому 
и отработанному плану, то он глубоко заблуждается.
Конечно, такие планы у нас имеются, но их главный недостаток в том, что они 
предусматривают пожар теоретический, то есть такой, каким он мыслится автору 
плана, в этом тщательно продуманном документе (он всегда лежал у меня в 
планшете наряду с другими) имелась схема водоснабжения, указывались подходы к 
объекту, пути развёртывания сил в боевые порядки. Но будь его составитель хоть 
семи пядей во лбу, он никак не мог бы предусмотреть осложнений, созданных 
чрезвычайно быстрым распространением огня. Крупный пожар – это уравнение со 
многими неизвестными, которое с ходу и со шпаргалкой не решишь. Ну как, 
например, можно предвидеть, что какой-то лопух в кладовке с вещами оставит 
канистры с бензином? Как можно заранее узнать, что в перекрытиях и перегородках 
халтурщики строители оставили сквозные дыры? А какой гений может предусмотреть, 
сколько людей окажется на верхних этажах во время пожара?
Но столь же неверно расхожее представление обывателя, что на пожаре царит 
полная неразбериха: на взгляд обывателя, пожарные суетятся, как рыбки в 
аквариуме, одни бегут наверх, другие вниз, что-то друг другу кричат, а что, 
куда, зачем – не поймёшь.
Если честно, неразбериха, конечно, имеет место: в бою полный порядок можно 
увидеть только в кино. Имеет место, но, чёрт возьми, не царит! Как только РТП и 
НШ полностью вникают в обстановку и как только необходимые силы вступают в бой 
– тушение идёт по плану. Другое дело, что у нас не всё получается так, как 
мечталось бы (а у кого, между прочим, получается? Даже Пушкин был доволен собой 
один раз в жизни, когда «Бориса Годунова» сочинил), без проколов ни один пожар 
не обходится, но тушим мы его осмысленно – по непрерывно корректируемому плану…
Ребята из автомобиля связи проложили кабель для городского телефона, установили 
на стол рацию и телефонный аппарат. Итак, штаб у меня развёрнут, стали 
прибывать силы, а я не владею обстановкой: вижу картину только с фасада. Это 
астрономы могли три тысячи лет ждать, пока им покажут обратную сторону Луны, я 
такой роскоши позволить себе не могу. Держать силы, не давать им задания – не 
устоят, сами полезут куда глаза глядят; а я не могу и на секунду отойти, каждые 
полминуты прибывает новое подразделение, ко мне бежит начальник и хватает за 
горло: давай задание! Уговорил командира первого отряда Говорухина постоять за 
меня три минуты, а сам бегом под арку, во двор. Посмотрел – голова кругом 
пошла: не лучше, чем с фасада, будто зеркальное отражение!
Рванул обратно, послал во двор две вновь прибывшие тридцатиметровки, связался с 
Васей по радио и согласовал самое неотложное: назначил начальников боевых 
участков.
Парадокс нашей службы: я, капитан, приказывал майорам и подполковникам, и они 
беспрекословно подчинялись.
– Майор Баулин, твой боевой участок с правой стороны шестого этажа.
– Майор Зубко, вам руководить спасанием со стороны двора.
– Подполковник Головин…
– Подполковник Чепурин…
А ведь последние двое – мои непосредственные начальники. Прибыв, они убедились, 
что в моих действиях нет суетливости и замешательства, уточнили, где в 
настоящее время наихудшая обстановка, и сами определили для себя боевые участки.
 Тем самым они фактически обязались подчиняться моим распоряжениям и пошли на 
это потому, что я уже владел обстановкой, а они – нет.
Парадокс, но рождённый железной целесообразностью!
И командирам каждого прибывающего подразделения: одно звено – сюда, другое – 
туда, два ствола Б в распоряжение Суходольского на седьмой, ствол А – Чепурину