выглядит довольным – как может быть довольной потерявшая свободу, но любимая 
хозяйкой собака.
Теперь о том, почему я феноменальный неудачник.
Я – НШ, начальник штаба оперативной группы пожаротушения. Как только мы 
прибываем на пожар и Вася начинает руководить, я развертываю штаб и принимаю на 
себя следующие обязанности: получаю от РТП задания на расстановку сил, 
организую непрерывную разведку, осуществляю связь между РТП и начальниками 
боевых участков, докладываю кому положено обстановку, самостоятельно, когда 
сочту необходимым, принимаю решения, обеспечиваю контроль, веду документацию и 
так далее – всего около тысячи обязанностей.
Штаб – это мой складной стол, к которому я прикован на всё время пожара. Летом 
я изнываю от жары, зимой мёрзну, как последняя бездомная дворняга. На пожарах с 
повышенным номером я постоянно окружён городским начальством, которое изводит 
меня вопросами и заваливает советами: известно, что в пожарах, как и в футболе, 
понимают все.
Кого начальство активное всего критикует? Того, кто на виду, меня по этажам 
искать не надо – вот я стою. Если пожар потушен плохо, кто виноват? Начальник 
штаба. Если хорошо, кого хвалить? Молодцы, пожарные!
И ещё: ребята выходят из пожара с волдырями и шишками, я – без единой царапины; 
они работают стволами, топорами и ломами, я – карандашом и горлом; они спасают 
людей, я – самоспасаюсь от начальства. А ведь и у меня есть руки, и они 
чешутся!
Да, я жалуюсь: НШ – плохая должность, и я торчу на ней уже целых семь лет. Даже 
не верится, что когда-то я лазал по штурмовке, как обезьяна, давил огонь и 
выносил людей – может, приснилось? Единственное утешение, что через должность 
НШ, как через чистилище, прошли все, и, следовательно, у меня есть шансы 
когда-нибудь от неё избавиться. Рано или поздно, когда Васю уволят из пожарной 
охраны за строптивость (он, чудак, надеется, что повысят в должности!), я стану 
дежурным по городу, а моё место займёт Слава. Он пока что НТ, начальника тыла, 
«над цистернами начальник, и гидрантов командир».
«Суеверие в период научно-технической революции – недостойное и позорное 
явление» – так было справедливо указано в нашей стенгазете. Мы боремся с 
суевериями на собраниях, клеймим в заметках и искореняем в личной жизни. Даже 
странно видеть, как человек, знающий назубок устав и читающий «Литературную 
газету», меняется в лице, когда дорогу перебегает чёрный кот. Не далее как 
позавчера он прошмыгнул перед самым бампером нашей «Волги» – и что же? Иные на 
нашем месте поехали бы другой дорогой, а мы только посмеялись. Правда, Коля, 
наш водитель, тут же рванул на красный свет, но было бы смешно думать, что 
здесь имеется какая-то связь с пресловутым котом, с которого Коля, между прочим,
 пообещал в следующий раз содрать шкуру.
Другое дело – приметы, в них мы верим. Ну, не то что верим, что было бы крайне 
глупо в период научно-технической революции, а некоторым образом считаемся. 
Судите сами: утром, в день Большого Пожара, Слава явился на дежурство в новой 
форменной рубашке. Наивернейшая и тревожная примета! Но ещё не успели мы как 
следует чертыхнуться, как вошёл Чепурин – в исключительно аккуратно выглаженных 
брюках. Здесь уже и сомнений быть не могло: день предстоит плохой. Но если 
Слава чего-то мычал и вяло отбивался, то подполковник и не пытался 
оправдываться: да, недосмотрел, установил, что жена выгладила брюки, уже сидя в 
машине, когда бежать домой и переодеваться было поздно.
Предвижу, что кое-кто может заикнуться, будто я сам грубо противоречу и что 
пожарные, мол, суеверны. Да ничего подобного! Просто научно доказано и тысячу 
раз проверено, что на дежурство следует выходить в старой и неутюженной форме – 
закон! Хорошо, помню, как все мы – Вася, Слава, Лёша и я утром получили новые 
сапоги и тут же их обули. Обрадовались, ослы! Через пятнадцать минут мы выехали 
тушить бензоколонку и вернулись обратно без подметок. В другой раз Лёша гордый, 
как павлин, явился в новых брюках, которые после пожара в подвале уважающий 
себя работяга не взял бы и на ветошь. А киоск с пингвином? Куда бы мы ни 
направлялись, Коля старается прокладывать маршрут таким образом, чтобы 
остановиться у «Пингвина». Здесь Лёша собирает по двадцать копеек с носа и 
покупает мороженое, которое мы потребляем во все времена года, даже в мороз. А 
что? Говорят, сам Черчилль, будучи в Москве, заявил: «Народ, который зимой ест 
мороженое, победить нельзя!» Может, и не заявлял он такого, или как-то 
по-другому, но вопрос в принципе поставлен правильно. Так о «Пингвине»: если он 
открыт – ура, братва, день будет спокойный, а вот если закрыт, – жди пакости, 
научно доказано и проверено. В тот день, 13 февраля, «Пингвин» был закрыт на 
учёт. Не пойму, что там можно учитывать – фанерные палочки?
И последняя примета: когда мы утром выехали, Слава прикурил, подпалил левый ус 
и минут десять по этому поводу сквернословил. А ругать вслух огонь нельзя, 
можно только про себя, причём, постукивая пальцем по дереву или по лбу, если 
дерева нет.
Так что от примет, ребята, так просто не отмахнёшься: даже Кожухов, который 
нещадно нас за них ругает, сокрушался, что именно в то утро чёрт дернул его 
надеть новую папаху.

К первым впечатлениям Гулина и Васи я ничего особо нового не прибавлю. Скажу 
только, что увидев висящих на шторах людей и услышав гул, как на стадионе, я 
подумал: слава богу, что силы уже работают! Это не потому, что кто-то 
перехватил ответственность – с нас её до конца пожара всё равно никто не снимет,
 а потому, что оперативные дежурные безоружны. Если мы прибываем к объекту 
первыми, до пожарных машин, то оказываемся в самом гнусном положении. Дом горит,