потолки – дым шёл наверх. Да и окна мы распахнули. Зубов покрикивал на нас: 
«Быстрее, чёрт вас побери!», он был сильно возбуждён, но, казалось, не 
испытывал и подобия страха, наоборот, даже шутил. «Внукам будешь рассказывать, 
как Айвазовского спасла!» – это уборщице, и мне: «Оля, вы так ловко взлетаете 
на стремянку, что я впервые верю Дарвину: человек действительно произошёл от 
обезьяны!», «Оленька, побыстрее снимите эту всадницу, она того и гляди 
грохнется с лошади в обморок!»
Согласитесь, что так вести себя мог только мужественный, одержимый идеей 
человек.
Подтащенные к окнам картины, если пожарные прийти не успеют, он собирался в 
последний момент сбрасывать вниз – авось разлетятся только рамы, люди же, по 
его словам, всегда успеют забраться по винтовой лестнице на крышу, а о себе 
сказал, что капитан покидает судно последним. Настаиваю на том, что он хоть и 
был возбуждён, но совершенно нормален; я чуточку усомнилась в этом лишь тогда, 
когда он не позволил мне, как минут через пятнадцать Деду, снять свою картину. 
«Не лезьте не в своё дело! – грубо одернул Зубов. – Я же говорил вам, что вы ни 
черта не понимаете в живописи!»
Теперь-то я знаю, почему он не хотел спасать свою картину.
Наверное, я была бы в выставочном зале до конца, если бы не вдруг явившаяся 
ужасная мысль.
Я побежала к телефону и набрала номер кабинета Сергея – никто не отвечал, тогда 
я позвонила в ясли заведующей и спросила, где Саша Нестеров. «Киношники опять 
забрали, мучают ребёнка, – пожаловалась она. – Вивисекция какая-то, хоть бы вы, 
как друг семьи Нестеровых, вмешались, Ольга Николаевна». О пожаре она ничего не 
знала.
Я позвонила в 01 Нине Ивановне и всё ей рассказала; с картинами было покончено, 
они меня больше не интересовали; уговоры Зубова я не слушала и, помню, с силой 
оттолкнула его, когда он пытался меня удержать; винтовая лестница была вся в 
густом дыму, я вытащила из ведра с водой половую тряпку, обмотала ею лицо, 
полезла по лестнице наверх, нащупала рукоятку люка, открыла его и выбралась на 
остеклённую крышу. Больше всего я боялась, что стекло не выдержит, но оно 
оказалось прочным, и через минуту-другую я уже была на правом крыле здания, на 
крыше технического этажа, под которым находилась киностудия.
Здесь меня подкарауливала страшная неудача: решётчатая металлическая дверь, 
отделявшая технический этаж от десятого, оказалась запертой на замок. Я трясла 
её как полоумная, била по ней руками и ногами; ужаснувшись тому, что зря теряю 
время, прокляла дверь и тем же путём побежала обратно.
Зубов обрадовался, что я одумалась, но у меня не было времени его разуверять.
Теперь единственный путь в киностудию лежал через горящий лифтовой холл. 
Поэтому я разрешила себе немного подумать, уж очень велика была ставка. 
Нейлоновую кофту и юбку-джерси я сбросила и взяла у уборщицы тёти Веры её 
рабочий халат; потом вылила на себя два ведра воды, снова обмотала лицо мокрой 
тряпкой, только щелки для глаз оставила – на этот раз меня удерживали все, я 
вырвалась и крикнула, чтобы хорошенько прикрыли за мной дверь. Вот когда я 
порадовалась тому, что тренированная и сильная! Через холл я пролетела лихо, 
как когда-то на стометровке, которую бегала по первому спортивному разряду. 
Коридор студии был весь в оранжевом дыму, горели стены и ковровая дорожка, я 
прыгала по ней, как кенгуру; когда, спустя какие-то секунды, я ворвалась в 
первую попавшуюся дверь, полы халата уже вспыхнули – я успела сорвать и 
отбросить его; ожогов я ещё не чувствовала. От дыма бил кашель, страшно резало 
глаза, я подползла к окну, нащупала шпингалет и рванула на себя. Сказочно 
прекрасное ощущение – свежий морозный воздух, я пила его, с каждым мгновеньем 
трезвея и наливаясь силами; хорошо, я не забыла прикрыть за собой дверь, огонь 
рыщет за свежим воздухом, как кошка за мышью. Внизу, где-то на уровне седьмого 
этажа, пожарные работали с лестницы, я им что-то кричала и они мне кричали в 
ответ – что, убей, не помню. С правой от меня стороны, через два окна, на 
связанных шторах кто-то спускался, я присмотрелась – Валера, ассистент Сергея. 
Он должен был знать, где Саша! Я кричала ему, но голос мой сел, он меня не 
понимал, а скорее всего не слышал, – ведь было очень шумно.
Больше в этой комнате делать было нечего. С левой стороны из открытых окон 
высовывались и кричали люди, Саша мог быть там. Теперь очень важно было 
предусмотреть всё, и я ещё раз позволила себе подумать. Прежде чем снова 
выбегать в коридор, нужно обязательно закрыть окно… Во-вторых, нужно 
обязательно облиться водой, а есть ли она здесь? Поползав по комнате и пошарив 
вслепую руками, я обнаружила на столе графин с водой, смочила свою тряпку, 
нашла полуобгоревший халат и оставшуюся воду вылила на него. Надела халат, 
обмотала лицо тряпкой, сделала глубокий вдох – и новая ужасная мысль: а вдруг 
дверь рядом закрыта на задвижку? Ладно, была не была, может, успею вернуться 
обратно и что-то придумать… Итак, сделала глубокий вдох, открыла дверь и, 
зажмурив глаза, рванулась налево: от нестерпимого жара хотелось орать благим 
матом, халат снова вспыхнул, но через несколько прыжков я нащупала дверь, она 
открылась, и я влетела в комнату, вместе со мной ворвались клубы дыма, но дверь 
захлопнули, на меня что-то накинули, облили водой…
Я со стоном открыла глаза и узнала мужа. В разорванной рубашке, весь 
закопчённый, со здоровым кровоподтеком на лбу Сергей с ужасом смотрел на меня. 
К комнате были ещё человек пять-шесть, они набросились на меня с расспросами, 
но я от них отмахнулась.
– Где Саша?
– Я… – начал Сергей.
– Ты здесь, – оборвала я. – Где Саша?