остаться достойные. А если человек стыдится своей профессии, пусть уходит, его 
можно только пожалеть, как… тяжелобольного.
– Вот это правильно! – пылко подхватил Лёша. – Я ей так прямо и сказал – дура!
– Остроумно, – похвалил Дед. – Она ещё к тебе прибежит, Леха, попомни мои слова,
 такие женихи, как ты, на улице не валяются – не окурки. А вообще-то жениться 
надо так, как этот прохвост Уленшпигель. Слышали? Как-то вечером, часов, помню, 
в одиннадцать, возвращались мы с пожара в караул, а нас по дороге диспетчер 
удачно перехватила и послала тушить квартиру. Минуты через две прибыли, видим 
дым из квартиры на третьем этаже. Включились в КИПы, выломали дверь, быстро 
нашли очаг – телевизор включённый горел: сколько ни пишут в газетах, чтоб не 
оставляли эту технику без присмотра, как горохом об стенку. А что такое 
сегодняшняя квартира? Синтетика, тряпки да книги, почти всё выгорело. Дыму было 
много, разогнали его, ищем людей – кто-то ведь включал телевизор, туда 
заглянули, сюда – нет никого. А тут гул стих, воду перекрыли, слышим – вроде 
кто-то напевает. Уленшпигель дерг за дверь санузла – видит, девчонка с 
зажмуренными глазами под душем нежится, «по статистике девять ребят» мурлычет. 
А Уленшпигель, как всем известно, человек деликатный и воспитанный, иностранные 
языки знает. «Мерси, – говорит, – я вам случайно не помешал? С лёгким паром 
вас!» Девчонка, конечно, в визг – страшилище такое входит, в чёрной боёвке, 
рыло в копоти – и бац-бац ему по этому самому рылу. Тут дым в ванную повалил, 
девчонка в новый визг, а Уленшпигель вежливо её облапил, вынес на лестницу и за 
халатиком сбегал, чтобы прикрылась. И что вы думаете? Оценила деликатное 
обращение, за битое рыло извинилась – словом, познакомились. Девка в слёзы, без 
квартиры и барахла осталась, а Уленшпигель, который как раз комнату получил, 
великодушно предлагает: иди, говорит, ко мне домываться, а то чувствую, говорит,
 неловкость, что помешал, только губку с собой возьми, потому что я привык 
отдраиваться наждачной бумагой, а у тебя, успел, извиняюсь, заметить, кожный 
покров исключительно белый и нежный, как у гурии из «Тысячи и одной ночи».
– Это в книжке про Синдбада-морехода, – пояснил Бублик из своей комнаты. – 
Гурии – это волшебные красавицы, в купальниках.
Дед заахал, замахал на нас руками и побежал ругаться с внуком.
Из десяти тысяч профессий, которые имеются в подлунном мире, свою Дед полагал 
особо почётной. Ну, с некоторыми оговорками ещё и профессию врачей, но только 
тех, которые «в самом разе спасают, а не стукают по ногам молоточками и 
выписывают химическую отраву для организма».
– Как только человек рождается, – внушал он внуку, дремавшее сознание которого 
пробудилось после Большого Пожара, – его всё время надобно от чего-то спасать, 
выручать из беды. Отсюда следует, что профессии спасателей являются по-первому 
необходимыми. Ты историю возьми: испокон веков, чтобы побыстрее и побольше 
убивать, люди готовы себе мозги вывихнуть и вагон денег истратить; убить, 
уничтожить не хитрость, а вот ты попробуй – спаси! Нас – пожарных, хирургов, 
морских и горных спасателей – раз, два и обчелся, к нам только те идут, у кого 
сердце к людям расположено, кто усвоил, что больше всяких денег и наград 
человеку хочется пожить на белом свете. Но не все люди это ещё понимают. Возьми 
ту же самую историю: про тех, кто прославился спасанием, там и слова не найдёшь,
 а вот про тех, кто губил народ, как чума – на каждой странице: Александр 
Македонский, Цезарь, Батый, Атилла, Наполеон. И самое, как говорится, глупое, 
что чем больше человек погубил народу, тем он считается более великим. Но к 
тому времени, когда ты вырастешь и пойдёшь в пожарное училище, люди разберутся, 
что к чему, и звание спасателя станет самым главным и почётным на земле.
Дед страстно любил философствовать на эту тему, свою концепцию он внушал ещё 
мне, как только я «из-под стола вышел»; сколько себя помню, в нашем доме 
никогда не бывало пистолетов, автоматов и прочих подобного рода игрушек, зато 
уже в три года я знал, что такое огнетушитель, а в четыре спускал своего 
Буратино с третьего этажа на спасательной верёвке. Соответственно были 
подобраны и книги. Библиотеку Дед, великий любитель почитать, собрал немалую – 
в основном после «выхлопа на пенсию». Главные сокровища хранились в отдельном 
шкафу, запиравшемся на ключ: специальная литература, стихи, газетные вырезки и 
книги, в которых так или иначе затрагивалась пожарная тема. В шкафу имелся 
«позорный ящик» с картотекой на известных поджигателей: на Герострата, на 
Александра Македонского, который ради каприза своей любовницы сжег город, на 
императора Нерона за поджог Рима, на уважаемую Дедом, но совершившую 
непростительный поджог княгиню Ольгу, на татаро-монголов, графа Растопчина и 
даже, несмотря на мой энергичный протест, на Коровьева и Бегемота. Этот ящик 
Дед выкрасил в чёрный цвет, что символизировало чёрные деяния имевшихся в 
картотеке лиц.
Некоторые книги Дед занёс в список «хорошо написанных, но вредных», например, 
опять же вопреки моему протесту, «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. «Надо же 
такое придумать: пожарный – и он же поджигатель!» – возмущался Дед. Зато на 
почётном месте стояли поэтический сборник «Грани огня», да ещё вырезанная из 
«Иностранной литературы» и любовно переплетённая повесть Денниса Смита 
«Пожарная команда номер 82» – единственная, по мнению Деда, правдиво 
рассказывающая о городских пожарных, и одна из немногих, выдававшихся на руки 
под расписку с указанием даты возврата. «Пожарным шкафом» пользовался весь 
гарнизон, и нарушителей Дед наказывал, невзирая на лица: Кожухов, продержавший 
Смита на неделю дольше, на два месяца был лишён права пользоваться библиотекой.
Шкаф украшали изрядно помятая Дедова каска, сделанный Володей Никулькиным 
дружеский шарж: Дед в позе былинного героя тушит лафетным стволом окурок, и 
вырезанная из иностранной газеты фотография повиснув на шее ухмыляющегося Деда, 
его целует прехорошенькая и легкомысленно одетая негритянка.